Джентльмены и игроки - читать онлайн книгу. Автор: Джоанн Харрис cтр.№ 82

— Миссис Страз, я не…

— Полагаю, вам лучше уйти.

— Джулия, пожалуйста, если вы что-нибудь знаете…

— Мистер Честли, — произносит она. — Я хочу, чтобы вы ушли.

И он нехотя удаляется, разрываясь между нетерпением и неловкостью, он приносит извинения и в то же время полон подозрений.

Он подозревает, это читается в его глазах. Он, конечно, далек от истины, но за годы преподавания у него развилось шестое чувство в том, что касается учеников, своего рода радар, который из-за меня каким-то образом пришел в действие.

Честли поворачивается к выходу, сунув руки в карманы.

— Джулиан Пиритс. Вы уверены, что не слышали о нем?

Я молча киваю, улыбаясь про себя.

Его плечи опускаются. Затем, когда мать открывает ему дверь, он внезапно оборачивается и встречается со мной взглядом — в следующий раз это случится через пятнадцать лет.

— Я не хотел вас расстраивать, — говорит он. — Мы все очень переживаем из-за вашего отца. Но я был классным руководителем Леона. Я отвечаю за своих мальчиков…

Я снова киваю. «Vale, magister». [55] Тихий шепот, но, клянусь, он услышал.

— Что, простите?

— Всего доброго, сэр.

11

А потом мы уехали в Париж. Новая жизнь, сказала мать, ее девочка начнет жить заново. Но все оказалось не так просто. Париж мне не понравился. Я скучала по дому и лесам, по уютному запаху скошенной травы в полях. Мать приводили в ужас мои мальчишеские ухватки, в которых она, конечно, обвиняла отца. Он никогда не хотел девочку, говорила она, причитая над моими остриженными волосами, тощей грудью и расцарапанными коленками. Благодаря Джону, заявляла она, я больше похожа на грязного мальчугана, чем на изящную дочурку ее фантазий. Но все это изменится, говорила она. Придет время, и я расцвету.

Видит бог, я старалась. Терпела бесконечные походы по магазинам, примерки платьев, визиты к косметологам. Любая девчонка мечтает, чтобы ею так занимались, — стать Жижи, стать Элизой, превратиться из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Об этом мечтала и мать. И претворяла в жизнь эту мечту, радостно кудахча над своей живой куклой.

Теперь, конечно, мало что осталось от трудов моей матери. Мои собственные — куда изысканнее и уж точно не такие броские. После четырех лет в Париже я свободно владею французским, и, хотя не достигла высот Шарон, хочется думать, что я выработала некий стиль. Также у меня непомерное чувство собственного достоинства, по словам моего психоаналитика, которое подчас граничит с патологией. Может, и так, но где еще ребенок, лишенный родителей, может найти поддержку?

Когда мне исполнилось четырнадцать, мать поняла, что красотки из меня не выйдет. Не тот тип. Un style tres anglais, [56] без конца повторяла моя косметичка (сука!). Короткие юбочки и трикотажные двоечки, которые так прелестно смотрелись на французских девчушках, на мне болтались совершенно нелепо, я забросила их и вернулась к спасительным джинсам, свитерам и кроссовкам моего детства. От косметики я тоже отказалась, а волосы коротко обрезала. И хотя я больше не напоминала мальчишку, было совершенно ясно, что второй Одри Хепберн из меня тоже не выйдет.

Мать разочаровалась не так сильно, как можно было ожидать. Несмотря на все ее надежды, мы не сблизились. У нас было мало общего, и я видела, как она устает от своих усилий. Но главное, их с Ксавье несбыточная мечта наконец осуществилась — в августе следующего года у них чудом родился ребенок.

Это все решило. Я мгновенно превратилась в обузу. Этот чудо-ребенок, которого назвали Аделиной, буквально вытеснил меня с рынка, и ни мать, ни Ксавье (который редко имел о чем-то собственное мнение) больше не интересовались нескладным подростком. Снова, невзирая ни на что, я становлюсь невидимкой.

Не могу сказать, что сильно огорчилась. Во всяком случае, не из-за этого. Я не имела ничего против Аделины — вопящего шматка розовой замазки. Меня возмутило нарушенное слово: сначала обещали, а потом сразу выхватили из рук. И не важно, хотелось мне обещанного или нет. Важно то, что мать оказалась неблагодарной. Ведь ради нее я пошла на жертвы. И «Сент-Освальд» сильнее, чем когда-либо, поманил меня к себе, как Потерянный Рай. Я забыла, как ненавидела его, как годами вела с ним войну, как он проглотил моего друга, моего отца, мое детство — одним махом. Мысль о нем не оставляла меня ни на минуту, и казалось, что только в «Сент-Освальде» я чувствовала себя по-настоящему живой. Там я мечтала, там я радовалась, ненавидела, желала. Там я была героем, бунтарем. А теперь я — угрюмый подросток, живущий с отчимом и матерью, которая скрывает свой возраст.

Теперь я понимаю: это была наркомания, и наркотиком был «Сент-Освальд». День и ночь я жаждала его, довольствуясь любыми суррогатами. Они быстро приелись — лицей был унылым заведением, и самые смелые из его бунтарей баловались мелкими проделками: немного секса, немного гуляний по ночам и множество примитивных наркотиков. Несколько лет назад мы с Леоном переживали приключения куда ярче. Мне хотелось большего, я хотела анархии, я хотела всего.

В то время я еще не осознавала, что мое поведение вызывающе. Я была молода, зла, одурманена. Можно сказать, меня испортил «Сент-Освальд»: я была как студентка университета, которую отправили на год обратно в детский сад, ломать игрушки и переворачивать столы. Мне нравилось дурно влиять на других. Я разыгрывала прогульщицу, насмехалась над учителями, пила, курила, быстренько переспала (без всякого удовольствия) со многими парнями из школы-соперника.

Все рухнуло по самой обычной, что неприятно, причине. Мать и Ксавье, которые, по-моему, слишком таращились на своего чудо-младенца, чтобы заниматься таким обыденным созданием, как я, следили за мной внимательнее, чем я думала. Уборка в моей комнате подкинула им предлог, который они искали: пятиграммовая упаковка анаши — вполне прозаическая, пакетик презервативов и четыре порции экстази, закрученных в бумагу.

Детские игрушки, ничего более. Нормальные родители тотчас об этом забыли бы, но Шарон, бормоча что-то о моей прежней жизни, забрала меня из школы и — что было крайне унизительно — записала меня к детскому психологу, который, как она обещала, должен быстро наставить меня на путь истинный.

Вообще-то я не обидчивая. Меня нужно здорово довести, чтобы я сорвалась. Но это было уже невыносимо. Я не стала тратить время на оправдания. Наоборот, к удивлению матери, я принялась работать над собой изо всех сил. Детский психолог — ее звали Мартина, и она носила длинные сережки, на концах которых болтались серебряные котята, — объявила, что выздоровление идет полным ходом, и я все подкармливала ее, пока она не стала совсем ручной.