Мэдди прошла мимо него, дрожа от тревоги. Из собранных ею историй она знала, что Хеймдалль, верный Одину и асам, тем не менее страстно ненавидел Локи и вряд ли отнесется с симпатией к любому пытающемуся ему помочь.
Третьим был Браги, муж Идун. Высокий мужчина с руной Сол на руке и цветочным венком вокруг головы. Он выглядел благородным (Мэдди слышала о нем в основном как о превосходном певце и поэте), и она с удовольствием бы его выбрала, но Браги, как она знала, не был другом Локи, и ей не хотелось объяснять ему его роль — или, разумеется, свою — в том, что становилось настоящим клубком лжи.
Четвертый Спящий был закован в золото, золотом мерцали его длинные волосы. На его лбу сверкала руна Фе, рядом с ним лежал сломанный меч.
По соседству — на расстоянии вытянутой руки — покоилась последняя Спящая, женщина яркой и беспокойной красоты. Фе украшала ее, драгоценные камни искрились в ее волосах, ожерелье витого золота охватывало горло, ловя свет даже сквозь лед. Она удивительно походила на лежащего рядом Спящего, и Мэдди сразу поняла, что это Фрей и Фрейя, близнецы Ньёрда, которые вместе с ним присоединились к асам во времена Шепчущего.
Мэдди руками смахнула рыхлый снег с лица последней Спящей. Фрейя спала, прекрасная и безмятежная, ничем не выдавая своих чувств.
Осмелится ли она разбудить ее? Может ли она вообще быть уверена, что Фрейя — или любой из ванов — окажется полезнее, чем Скади или Идун? Конечно, Скади — единственная, ставшая ваном лишь в браке. Она происходит из снежных великанов Севера — жестокой расы, с которой боги заключили хрупкое перемирие. Разумеется, Мэдди очень не повезло, что Скади проснулась первой. Наверняка другие ваны окажутся милыми и готовыми спасти своего Генерала.
Мэдди быстро прокрутила в голове все, что помнила о Фрейе: «Богиня Желаний, Фрейя прекрасная, Фрейя изменчивая, соколиный плащ Фрейи…»
Да. Вот оно.
Внезапная надежда охватила Мэдди. Перед ней неярко, но отчетливо замерцала перспектива, от которой ее сердце вновь заколотилось.
Руны казались знакомыми, быстро вспыхивая в ее пальцах. Сеть, сковавшая их, тоже бурлила нетерпением. Путы зудели, чары властно сверкали.
Мэдди потянулась рукой за ними — за связкой разноцветных лент, как на майском шесте. Она потянула — и вся путаница развалилась, расплелась, разорвалась в бешеном вихре цветов и оттенков.
На этот раз лед не разбился, а растаял, и Спящая осталась лежать, мокрая, но невредимая, потирая глаза и деликатно зевая.
— Кто ты? — спросила она.
Мэдди как можно быстрее объяснила. Поимка Одноглазого, пробуждение Скади, экзаменатор, Шепчущий, Слово. Фрейя слушала, широко распахнув голубые глаза, но, едва Мэдди упомянула имя Локи, они вновь сузились.
— Предупреждаю, — сухо сказала Фрейя. — У меня есть… определенные разногласия с Локи.
Мэдди на мгновение задумалась, есть ли хоть кто-нибудь в Девяти мирах, у кого нет разногласий с Локи.
— Пожалуйста! — взмолилась девочка. — Одолжи мне свой плащ. Я же не прошу тебя пойти со мной.
Фрейя критично осмотрела ее.
— Запасного у меня нет, — сообщила она. — Постарайся не испортить его.
— Я буду очень осторожна.
— Гм. Надеюсь.
Через мгновение плащ очутился в руках Мэдди. Плащ был из трюков и перьев, легкий, как пригоршня воздуха. Она набросила его на плечи, ощущая восхитительное шуршащее прикосновение перьев к коже, и в тот же миг он начал изменяться по форме ее тела.
Похоже, оперение было исполнено чар. Руны и путы прошивали его насквозь. Мэдди чувствовала, как они вгрызаются, болезненно пускают корни в ее плоть и кости, превращая ее в нечто иное.
Это было блаженство, и это был кошмар. За несколько мгновений ее мышцы удлинились, зрение стало в тысячу раз острее, из рук и плеч выросли перья. Мэдди открыла рот от изумления, но из него вылетел лишь резкий птичий крик.
— Готово. Тебе идет, — сообщила Фрейя, наклоняясь, чтобы оценить результат. — Да, когда захочешь его снять, просто брось перевернутую Наудр…
«Как?» — подумала Мэдди.
— Ты сумеешь, — уверила Фрейя, — Главное, не забудь его вернуть.
Ей потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к крыльям. Мучительно долго она беспорядочно била крыльями, смущенная изменившейся перспективой и испуганная замкнутым пространством. Затем Мэдди обнаружила просвет и, словно брошенный камень, метнулась сквозь него в ночь. Свобода, подумала она. Воздух! Долина висела под ней, точно затканный серебром гобелен. Ледник, извилистая дорога, бегущая вниз по перевалу Хиндарфьялль. Небо было усыпано звездами, луна ослепительно сверкала. Радость, возбуждение полета были столь сильными, что какое-то время девочка с воплями просто позволяла им тащить себя в озаренное небо.
Но потом Мэдди вспомнила о деле и с трудом овладела телом. Новые глаза примерно в миле впереди видели ястреба с орлицей — Локи и Скади, несущихся к Мэлбри.
Поля под ними начинали менять цвет с желтого, как в жнивень, на бурый, как в конце года. В Мэлбри еще горело несколько огней, и запах дыма от костров реял над землей точно знамя. Мэдди знала, что где-то среди этих огней не спит ее отец, пьет пиво и глядит на небо. Ее сестра дрыхнет без сновидений на ложе из голых досок, кружевной чепец натянут на ярко-желтые кудряшки. Полоумная Нэн Фей сидит у себя в домике и разговаривает с кошками.
А Одноглазый? Что он делает? Он спит? Страдает? Надеется? Боится? Он обрадуется ее появлению или разозлится от того, как плохо она справилась? И, что важнее всего, станет ли он подыгрывать? А если станет, то кому?
Полночь. Могущественный час.
Часы на церковной башне пробили двенадцать раз, затем, через минуту, еще двенадцать. В маленькой спальне под отвесом крыши пасторского дома приезжий экзаменатор, который только того и ждал, чуть улыбнулся удовлетворенно. Все ритуалы выполнены. Он принял ванну, помолился, помедитировал и попостился. Теперь пора.
Он был голоден, но приятно, устал, но не был вял. Экзаменатор снова отказался от предложенной Парсонами домашней еды, и появившееся в результате легкое головокружение более чем компенсировалось обновленной силой концентрации.
На кровати, у него под боком, лежала раскрытая Книга Слов. Теперь наконец, со знакомой дрожью наслаждения и страха, он позволил себе изучить соответствующую главу. Такая сила, неясно думал он, такая опьяняющая, неописуемая сила.
— Не моя, а твоя, о Безымянный, — прошептал он. — Говори не во мне, но сквозь меня…
Он уже чувствовал ее на кончиках пальцев. Вставая из пергамента, она озаряла его: невыразимая мудрость Древних дней, желание, знание, чары…