Не трогай кошку - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Стюарт cтр.№ 13

Но когда викарий остановился у большого грубого железного стенного шкафа, тревога в его глазах усилилась. Я увидела, как он пальцем ощупывает царапины у замка.

– Видите, эти как будто новые? Трудно сказать. Если ничего не случилось, то не присматриваешься и не замечаешь царапин, которые ключ оставляет каж дый день. Боюсь, нужно заглянуть внутрь. Он вытащил из кармана сутаны связку ключей.

– В сейфе у вас, наверное, блюдо для причастия?

– Да нет, там нет ничего такого, что захотелось бы украсть. Только наши собственные приходские книги. А само блюдо не представляет большой ценности; впрочем, ценность всегда понятие относительное. Когда цены резко подскочили, ваш отец убедил меня поместить старое блюдо в более надежное место, хотя я сомневался, что кто-нибудь еще догадается, как дорого церковное серебро. Вы знаете, что чаша и дискос – елизаветинских времен, работы Джона Пикенинга, а блюдо для пожертвований еще более редкое? Я полагаю, тысяча пятьсот тридцать четвертого года, с клеймом мастера в виде корзины. Те, что мы используем теперь, хотя и красивые, но так... Ах! – воскликнул он, когда дверца открылась. – Слава Богу!

Он произнес это так, словно в самом деле славил Господа. Я заглянула ему через плечо. Явно никто ни к чему не прикасался. Вдоль задней стены сплошь стояли книги, и несколько томов в байковой обертке стояло в переднем ряду.

– В точности, как я их оставил, – сказал викарий, пересчитывая. – Да, да, все здесь и все в порядке. Он вообще не лазил в сейф или решил, что с замком ему не справиться. Я предпочитаю думать – я думаю, – что этот человек приходил по совершенно невинному поводу. Да, я почти уверен! Мы живем в печальное время, когда люди беспочвенно подозрительны. – Он закрыл сейф, запер его и встал на ноги. – Однако это урок мне. Я не мог заставить себя запирать церковь, но, возможно, начну – да, наверное, следует запирать ризницу. И я запру ее прямо сейчас. Вот. Вам лучше выйти там... Боже мой, уже в самом деле темно! Вы найдете дорогу до фермы?

– Да, спасибо. И не беспокойтесь больше. Я уверена, это окажется кто-нибудь из сторожей или кто-то столь же безобидный. Можно зайти к вам завтра утром? Если вы будете в яблоневом саду, я все равно вас увижу по пути в коттедж. Я въеду туда завтра. И передам Робу, что вы просили.

– Спасибо, моя дорогая. Да благословит вас Господь. Спокойной ночи.

ЭШЛИ, 1835 ГОД

Где-то далеко церковный колокол пробил три четверти. Молодой человек взглянул на позолоченные часы в виде кареты на столике у кровати. Они спешили на пять минут.

Он заметался по комнате, как испуганный конь. Он пнул ногой одну из отцовских книг, которые вместе с упавшими бумагами валялись на полу, нагнулся и начал машинально собирать разбросанные вещи. На лежащей сверху книге золотом сверкнуло название «Джульетта». Он захлопнул ее и, выпрямившись, запихнул вместе с бумагами в ящик стола и задвинул его.

Конец... Старик умер. Его отец умер. Теперь он был Эшли, Николас Эшли, эсквайр, владелец поместья. Теперь, подумал он, со всем скоро будет покончено. Если все мы, каждый по-своему, найдем в себе мужество.

Но привычка заставила его поплотнее задернуть занавески на окнах, и без того закрытых ставнями, чтобы утаить малейший отблеск света свечи.

О господи, всю ночь бы так стояла

Да слушала.

У. Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт III, сцена 3

Постройки, бывшие когда-то добротной домашней фермой, находились примерно в полутораста ярдах от церковного двора. Кратчайший путь туда из церкви лежал через крытый выход из церковного двора и потом по краю садов в поместье. В кромешной тьме я шла по тисовой аллее. Я чувствовала пустоту в руках. Черные тисы издавали аромат невыносимой печали, деревья пахли ладаном и мирром, поминками и трауром. Я не могла думать об этом. Не могла.

И только тис зажег свои огни

по тем, кто одинок...

Вот как надо думать о них. Мне предлагается покой, и пока я не ощущала утраты. Это по-прежнему был мой дом, и здесь по-прежнему было то, что я искала.

Я тихо спустилась по мягкой тропинке к воротам. Тени дома протянулись ко мне, утешая, обволакивая.

И в тот же самый момент, в тех же самых тенях, так же подарил мне свое утешение мой возлюбленный. Он был здесь. Он был здесь, в прохладной ночи, реальнее и ближе, чем когда-либо с тех пор, как я покинула Эшли. Явственно возникли все оттенки ощущения, сильного, как запах просеянного сквозь тисы ветерка. В нем было приветствие, радость и какая-то тревога. Я остановилась, чтобы разобраться в этом ощущении, и, не веря себе, обнаружила, что это чувство вины – или стыда...

Я только что дошла до крытого прохода. Темнота здесь, под крышей, казалась осязаемой. Я остановилась, нащупывая засов. Вина или стыд? У него? Во мне он, наверное, ощутил почти такую же путаную смесь – удивление, вопрос, уверенность, проясняющую все, что бы это ни было: в конце концов, я была с ним, и часть этой уверенности...

Ощупывая темноту, моя рука коснулась какой-то плотной ткани. На мгновение сердце упало, и я подумала, что это он, что я коснулась его рукава. Потом через свободные складки я нащупала деревянные ворота. На воротах висела какая-то одежда. Мой мозг определил это раньше, чем пальцы ощутили рубчатую шелковистую поверхность тяжелой ткани: сутана. Сутана, которую я видела на нем и которую он бросил здесь, выбегая из церковного двора... Вина и стыд. В самом деле, он мог чувствовать что-нибудь такое, если недавно был в ризнице, пытаясь открыть замки, которых не должен был трогать, унося что-то такое, что скрывал от чужих глаз.

– Что это? Это ты был в церкви? – резко спросила я.

Но ответа не последовало. Образы померкли. Он удалялся.

В то же мгновение я услышала совсем рядом шаги, спешащие по кладбищенской траве прочь от меня. Наверное, он все время стоял, не двигаясь, за стеной тисов.

– Любимый? Любимый!

Он не слушал. Шаги ускорялись. Я уловила легкий гул и дрожание проволоки, натянутой поперек пролома в стене между церковным двором и садами поместья. За проломом были заросли кустарника и дверь в старый, огороженный высокими стенами сад с оранжереями. И теперь за чернотой деревьев я увидела, как ночь постепенно начинает серебриться. Вставала луна. Через мгновение она поднимется над деревьями, и будет довольно светло.

Рядом со мной между тисами был просвет, я бросилась туда и побежала по траве через кладбище. Мертвых это не обидит: мы давно знаем друг друга. Я знала каждую могилу и имя на ней, как все книги на полке у нас в детской. Я добежала до пролома в стене как раз в тот момент, когда показалась луна и проволока заблестела в ее свете. Я положила руку на проволоку – металл еще гудел. Я пробралась через заросли кустарника – бузина и молодые ясени, одичавшая малина, силки из стелющегося по земле плюща, а где-то впереди пряная сладость любви нежного друга. Налетев на выросшую по колено крапиву, я выругалась про себя и нырнула вперед, на притоптанный мох, где была тропинка к огороженному саду. Ворота в стене были распахнуты, и на яблонях в глубине сада отсвечивала луна. Я остановилась у пологих скользких ступеней.