«Почему нет? — подумала я. — Я хочу найти своего отца, и ничего странного в моем желании нет. Странным является то, что до сих пор эта мысль мне почему-то даже в голову не приходила!»
Своей мыслью я немедленно поделилась с Аглаей. Мы с ней сидели за столиком в институтской столовой, в закутке для преподавателей. За стеной, в общем зале, шумела студенческая братия, налегая на суп харчо и поджарку с рисом плюс компот из сухофруктов — на третье.
— Зачем это тебе? — удивилась Аглая.
— Ну как же так — я прожила почти половину жизни и ни разу не видела своего родителя…
— Ну ладно… — пробормотала Аглая, поправляя указательным пальцем очки, сползшие к кончику носа, — против любопытства не попрешь. А как ты собираешься искать своего папашу?
— Как? Да очень просто — где-то дома должны быть записаны его данные. Время и место рождения. Имя я его знаю — осталось только обратиться в Мосгорсправку.
— Не надо в Мосгорсправку, — вдруг важно произнесла Аглая. — У Леонида Ивановича есть доступ к базе данных. Позвони мне вечером…
И я ей позвонила. И сообщила все, что знала о своем отце: Аркадий Елисеевич Синицын, родился в Москве в тысяча девятьсот сорок седьмом году.
На следующий день ближе к последней паре Аглая прибежала ко мне на кафедру и сунула какую-то бумажку.
— Вот адрес… Мне сейчас некогда, мои лабораторную пишут… Нашелся твой родитель!
— Ты уверена, что это он? — с сомнением произнесла я. — Как быстро все…
— Он, он! В Москве только один Аркадий Елисеевич Синицын такого возраста. И он, кстати, живет совсем неподалеку.
— Да, минутах в пятнадцати ходьбы, — задумчиво произнесла я, глядя на адрес. — Я, пожалуй, прямо сейчас и зайду к нему.
— Может, хоть позвонишь сначала? Тут и телефон есть…
— Нет-нет, я лучше зайду. Сюрприз будет!
— Да уж… — неопределенно пробормотала Аглая. — Ладно, я побежала. Потом все расскажешь!
Улица Жарикова, дом семь… Неизвестно, что меня там ждет… Я хотела позвонить Саше, сказать, куда иду, но потом передумала — в конце концов дело касалось только меня.
Дошла я даже быстрее и оказалась в тихом московском дворе, засыпанном желтой листвой.
Старый сталинский дом с просторным гулким подъездом. Лифт был тоже старый, я уж и забыла, что бывают такие конструкции с открывающимися вручную дверями…
Подошла к квартире и позвонила — сердце сжалось от волнения и страха. А вдруг здесь живет не мой отец, а всего-навсего однофамилец? Нет, это не самое худшее. Гораздо неприятнее будет, если Аркадий Елисеевич не пожелает со мной разговаривать. Решит, например, что дочка спустя почти тридцать лет явилась к нему выбивать наследство. А мне и не надо ничего, я просто хочу на него посмотреть…
Дверь открыл седоватый небритый мужчина в мятых брюках и футболке с изображением легендарной группы «Бони М».
— Вам чего? — хмуро спросил он.
Секунду помедлив, я назвала полное имя своей матери.
Мужчина вздрогнул, тень пробежала по его лицу.
«Точно, он!» — почти с уверенностью подумала я.
— Проходите, — с усилием произнес мужчина, отступая назад.
Он провел меня в большую неубранную комнату, в которой стоял застарелый запах табака. Нет, нельзя было сказать, что здесь живет опустившийся человек, просто — берлога старого холостяка.
— Садитесь, вот кресло… — пробормотал он. Но сам не сел, а стал ходить по комнате взад-вперед. — Вы, наверное, Елизавета… Ее дочь. Господи, я сразу мог догадаться, кто вы такая! Очень, очень похожи…
— Разве? Мне кажется, мы с мамой совсем не похожи. Аркадий Елисеевич, я…
— Что?
— Вас не удивляет, что я решила разыскать вас…
— Нет, не удивляет. — Он наконец остановился. Встал возле пыльного окна, сложив руки на груди, и начал пристальным, немигающим взглядом всматриваться в мое лицо. — Знаете, я как будто ждал чего-то такого… Знал, что рано или поздно она появится в моей жизни!
— Она не появится, — дрожащим голосом возразила я. — Ее уже нет… Мама умерла несколько лет назад.
— Да? — Он дернулся точно от удара током и вдруг стал хохотать — громко, истерично и как будто немного театрально даже… Меня этот смех покоробил, хотя в душе я все время ждала подобной реакции. Я подозревала, что они с мамой расстались после какой-нибудь ужасной ссоры. Наверное, он до сих пор не может ей простить. — Она наконец в аду — боже, какое счастье!
Нет, такое было уж слишком!
— Перестаньте! — закричала я. — Что бы там ни было у вас с ней в прошлом, оно не имеет никакого значения, потому что это уже в прошлом! Осталась я, и я хотела бы…
— А при чем тут вы? — спросил Аркадий Елисеевич, мой потерянный и вновь найденный родитель.
— Как — при чем? — опешила я. — Я вроде как ваше имя ношу… Я ваша дочь.
— Дочь?! Ну да, дочь… — Он перестал смеяться, и его небритое лицо потемнело еще сильнее. — Дочь. Лизонька.
Аглая была права — незачем мне было сюда приходить. Сколь же глупы приступы сентиментальности, которые накатывают иногда на людей, особенно на женщин. Отец сто лет меня не видел, почему я вдруг решила, что он обрадуется мне?!
— Ладно, я пойду, — сказала я и встала с кресла.
— Нет уж, погоди… доченька. — Он почти силой заставил меня сесть обратно. — Столько лет прошло… Свиделись наконец-то!
«Да, здорово он на маму обиделся, — мелькнуло у меня в голове. — Но не убьет же он меня! Я вроде как ни в чем перед ним не виновата… А вдруг он просто сумасшедший?» Мне стало совсем страшно.
— Мне ничего от вас не надо, — твердо произнесла я. — Я просто хотела вас увидеть. Хотя бы один раз. Это нормально…
— Ну да, очень нормально. А что, дорогая доченька… — вдруг ехидно прищурился он. — Мама тебе ничего не рассказывала обо мне?
— Ничего. Она не хотела…
— Как это похоже на нее! — воскликнул Аркадий Елисеевич словно про себя. — Как похоже… Я мог бы сразу догадаться, что она оставила тебя, Лизонька, в полном неведении!
И он швырнул в меня журнальный столик. «Сумасшедший!»
Я бросилась в первую попавшуюся дверь — это оказалась ванная — и задвинула щеколду. В ванной было темно и пахло каким-то мерзким одеколоном.
— Открой! Слышишь — открой! — забарабанил он в дверь что было сил.
Он долго барабанил в дверь и орал что-то неразборчивое. Можно было не надеяться, что соседи этот шум услышат, по той же причине — очень толстые стены. Я, конечно, и не думала открывать.
Я сидела на холодном полу и плакала… Зачем я пришла сюда?!
— Слышь, ты, Лизавета… — вдруг произнес он за дверью. — Выходи. Я больше не буду. Это на меня так, нашло.