Закон сохранения любви - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Шишкин cтр.№ 77

Изо рта, стекая по подбородку, на светлую шелковую кофту Жанны пролилась кровь. Все, кто оказался поблизости, стали свидетелями, как молодая женщина, еще минуту назад яркая и отчаянная, на их глазах из состояния жизни пересекает черту и оказывается в неведомой и непостижимой разумом запредельности, откуда никто не возвращался.

Деревья в никольском парке вдоль набережной Улузы роняли листья. Осень в нынешнем году обошлась без бабьего лета, почти весь сентябрь простоял бессолнечный, с серыми низкими облаками, с дождем, с холодным ветром. Иной раз прихватывало, и поутру на земле появлялась крупинчатая белизна изморози. И все же листва кленов, тополей и дубов, устилавшая парк, хранила пока насыщенную желтизну осеннего убранства. Ленка с подружкой Анькой собирали здесь фигуристый охристо-желтый лист для гербария.

— От вас папка навсегда ушел? — неожиданно, казалось, ни с того ни с сего спросила Анька.

Ленка недовольно взглянула на подружку: ведь никому не рассказывала про то, что отец ушел, а тут вон — выведала где-то.

— Тебе какое дело? — зло откликнулась Ленка, подчеркнуто отвернулась: ты хоть и подружка, да в нашу семью не суйся!

— Не сердись. От нас тоже папка уходил в прошлом году, потом вернулся.

В прошлом году Ленка еще не дружилась с Анькой, поэтому ни о каких передрягах в их доме не знала. Выходит, Анька понимает, что такое остаться только с матерью, когда отца сманивает какая-то тетка.

В доме стало пустынно и тихо. Как-то неприбранно и стыло. И мать все время мерзнет. Ходит, будто больная, шалью обвязанная. И топят еще плохо. Батареи хоть и включили, но они чуть-чуть теплые. Раньше отец окна законопачивал, утеплял. Теперь до окон у матери руки не доходят.

Некоторое время Ленка и Анька бродили по парку в молчании, изредка подбирали узорчатые яркие листья, но уже не вскрикивали с радостью: «Гляди, какой я нашла!» Видимо, обе думали об одном — о родительских разладицах.

Ленка посмотрела на Улузу, по-осеннему скучную, темную, в отражениях серых облаков, обмелевшую и как будто потерявшую скорость течения. Дальше, за рекой, на самой окраине старого города, где клубились порыжелые деревья над крышами низких построек, в последнем доме, который отсюда и не видать, отец обосновался у какой-то тетки. Эту тетку Ленка ни разу не видела, слышала только, что звать ее Татьяной. Уже одно это имя стало ненавистным, даже в школе с «Таньками» не хотелось общаться.

— Домой пойдем, хватит, — сказала Ленка. Собранные в пакетик листья вывалила обратно на землю. — Других наберу. В следующий раз. — Ей хотелось поскорее расстаться с подружкой. Хоть Анька и поведала неловкую правду про своих родителей, все равно перед ней было как-то стыдно за своего отца, который их бросил. Он к тому же не просто их бросил — сперва избил мать, потом ушел к чужой тетке. Мать, правда, говорит, что отец ее только толкнул, она сама упала, лицо разбила, но это она врет, это ее папка синяками разукрасил.

— Лен, знаешь чего надо, чтоб родители помирились? — заговорщицки подступила к ней Анька. — Надо, чтобы они на ночь спать вместе легли… Я много раз замечала: папа с мамой поругаются — и если спать в разных комнатах лягут, то и на другой день ругаются. Если вместе лягут, то утром оба добрые ходят.

— Я знаю, что взрослые по ночам мирятся, — согласилась Ленка. — Ты только никому в школе не говори, что от нас папка ушел. Он вернется.

Больше про родительские ссоры они не обмолвились с Анькой ни словом. Их прогулка скоро кончилась. Погода стала портиться, солнечный свет, который отмечался блеклым молочным пятном на небосклоне, совсем исчез, всё затянуло беспросветными тучами — так бывает перед долгим дождем.

Придя домой, Ленка скоренько скинула куртку и резиновые сапожки, забралась в кладовку, заставленную коробками, пустыми стеклянными банками, мешками с каким-то барахлом. Она разыскивала старенький, исшарпанный чемодан, в котором хранились отцовские инструменты. Из инструментов ей приглянулась отвертка с длинным жалом и плоскогубцы с красной изоляцией на ручках. У себя в комнате она общупала прицельным взглядом все бросавшиеся в глаза предметы. Розетка! Ленка, как шпагу, вытянула вперед отвертку, направилась к белому кругляшу на стене. Стоп! В ноздрях у розетки — электричество. Опасно. Может убить. Лучше ее не трогать. Ленка подошла к своей кровати, подергала туда-сюда деревянную панель спинки; кой-какое хлябанье имелось. Невзирая на подкроватную пыль, полезла под матрац обследовать крепеж спинки. Подобравшись к болтам, которые крепили панель к металлическим стойкам, она попробовала плоскогубцами гайки. Пыхтела и тужилась зря. Гайки не поддавались — прикипели. Требовался ключ. Пришлось опять рыться в чемодане с отцовскими инструментами. Но из кладовой она вернулась не с гаечными ключами, а с молотком.

Над письменным столом висела книжная полка. Ленка достала оттуда книги, приподняла полку, сняла крепежный язычок с шурупа. Теперь требовалось вырвать шуруп. Если его выкрутить отверткой, то станет заметно, что это сделано с умыслом. Она хрястнула по шурупу молотком. Шуруп слегка погнулся, но не выпал. Еще хуже получилось. Стало больше заметно, что так сделано «нарочно». Ленка попробовала повертеть искривленный шуруп плоскогубцами. Впустую. Тогда она опять взяла молоток и принялась дубасить по шурупу и дюбелю.

К счастью, мать застала Ленку уже за укладкой инструментов в чемодан.

— Чего ты в кладовке рыщешь?

— У меня полка в комнате сорвалась. Я починить хотела… — Ленка скомкала ответ, перекинулась на другое. — Мы с Анькой договорились в Дом культуры идти. Посмотреть, в какие кружки можно записаться. — Она проскочила в прихожей мимо матери, быстро натянула сапожки, схватила с вешалки куртку. Но у дверей притормозила.

— Мам! — Она глянула серьезно, исподлобья. — Вы с папкой еще не совсем развелись?

— Не развелись пока. — Мать отвернулась от нее, тихо прибавила: — Не расспрашивай меня больше об этом, не тереби.

Даже душа способна согреться от печного тепла. Тем паче что за окном — хмарь и промозглость осени. После уличной работы, когда проколеет у ящиков, принимая пустую посуду, печь для Татьяны — первое наслаждение.

Теперь она тешилась в протопленной избе не в одиночку — уже несколько недель жила по-семейному, вдвоем с Сергеем. Вечерами, поужинав и не спеша почаевничав, они занимались всяк своим времяпроводительным делом. Она разгадывала трудоемкие японские кроссворды. Он чаще всего читал книгу. Или занимался мелочевой починкой: заменит шнур утюга, подправит дверцу у шкафа; половица скрипит — посадит на новый гвоздь. Телевизор смотрели редко. Тешить с экрана добром зрителя не хотели, подсовывали пошлых эстрадных кривляк, политическую чухню, развратное и кровавое кинозлодейство. Телевизор к тому же давнишних лет, черно-белый, его также подремонтировал и настроил Сергей.

— Помнишь учительницу по биологии? — Татьяна поднимает глаза от заштрихованных квадратиков кроссворда; даже занятая вычислением, она все время помнит о Сергее, может прерваться по любому веянию памяти, лишь бы поговорить с ним: — Ты эту учительницу в лаборантской запер. Тебя на школьной линейке, помню, шерстили.