– Хантер, – шепнул биолог.
Говорить громко он не мог, да и ночная тишина, жадно давясь, глотала звуки.
– Почему Вечерский назвал вас Сизифом?
За плечом хмыкнули.
– Спроси у него самого.
– Он ничего не делает просто так, – бормотал Тезей, щурясь и вглядываясь в забелевшие впереди постройки. – Никогда. У всех его поступков и слов есть значение. Значит, и это имя он дал вам не просто так. Что вы сделали, чтобы заслужить его?
– А ты? – резко отозвался охотник. – Ты что сделал? Убил Минотавра?
Тезей пожал плечами, не зная, виден ли в темноте его жест.
– Да. Я убил. Только это не помогло. Люди смертны, а Минотавр нет.
«Минотавр бессмертен, – мог бы добавить он, – потому что бессмертны боги и чудовища, а он и то, и другое. И мы движемся прямиком ему в пасть».
Но не сказал.
…Тогда, четыре с половиной года назад, осталась за спиной проходная института, откуда давно сбежали охранники. Стеклянная дверь глухо звякнула, закрываясь. Мобберы, громившие соседние здания, скрылись за углом, но Дмитрию было все равно. Отчего-то он знал, что его не тронут. Холодный воздух обжег грудь и горло – он был в одной рубашке, пальто оставил в лаборатории. Он не помнил, когда в последний раз выходил на улицу. Кажется, тогда, когда Вечерский водил его к омниевому котлу. Память вообще мешалась, путалась, и только набат в голове все нарастал. Дмитрий усмехнулся – по крайней мере, с направлением он уж точно не ошибется.
Он шагал по опустевшим улицам с заброшенной техникой, мимо обожженных домов, мимо шарахающихся редких прохожих, закутанных в тряпье, как будто шел четвертый или пятый год всемирной войны. Прошел сквозь длинную очередь за хлебом, и люди отшатнулись – словно набат, гремевший у него в голове, вырвался наружу и напугал их. Вверху кружились вороны. Пахло гарью и порохом. Снег слежался желтыми грязными полосами. Осколки кирпича и стекла усыпали проезжую часть, где торчал блокпост из двух броневиков. Дальше уже была только общага и спуск к реке. Дорогу перегораживали рогатки и бетонные плиты. У блокпоста стоял офицер в пятнистой форме и курил, прикрывая сигарету от ветра. Рядом застыли два андроида.
Дмитрий шел прямо на них, и андроиды расступились. Офицер, выронив сигарету, бросился наперерез, но что-то вдруг запульсировало, загрохотало, – наверное, началась новая атака. Небо над головой прочертили огненные полосы, взорвавшиеся за рекой венчиками невиданных цветов. Бледное лицо офицера перекосилось. Махнув рукой, он побежал к броневику. Андроиды проводили его равнодушными взглядами и цепко уставились в спину Дмитрию, но остановить его не попытались. Они что-то чувствовали. Все, зараженные генботом, должны были чувствовать, как он идет, неумолимо приближаясь к той границе, которой люди отделили себя от зверей, идет, с каждым шагом теряя разум в неумолчном реве, визге и звоне и забывая все, забывая…
– А по-моему, ты все гонишь, – лениво, с гнусавым южным акцентом протянул Хантер у него за спиной. – Ты и паука прихлопнуть не сможешь. Все вы, умники, такие – в теории готовы уничтожить целые народы ради общего блага, а на практике падаете в обморок, стоит нюхнуть выхлопа из душегубки на колесах…
– О чем вы, Хантер? – спросил Тезей, переступая через лежавший поперек дороги столб.
– О том, что вы всегда ищете исполнителей, – тихо и почему-то уже без акцента сказала темнота у него за спиной. – Какого-нибудь парнишку из народа, чтобы начинить его взрывчаткой и послать на дело вместо себя.
– Я и сам парнишка из народа, – грустно улыбнулся Тезей. – Это меня начинили взрывчаткой. Или я сам себя начинил… неважно.
– А теперь каждый раз надо колоться, чтобы обезвредить взрыватель? – усмехнулась темнота.
Тезей уже не понимал, с Хантером он говорит или сам с собой. Такое с ним случалось и раньше, особенно часто в долгие месяцы безумия. Как тогда, под Лондонским мостом, в чернильной тьме, где шелестели разбивающиеся об отмель мусорные волночки и глухо крякали выбравшиеся на ночевку из воды утки… Тогда, когда он думал, что говорит сам с собой, а потом из мрака выплыло большеглазое женское лицо, и оказалось, что он уже давно исповедуется этой чужой и равнодушной, в общем-то, девушке. Только девушка оказалась не равнодушной…
– Кажется, пришли, – коротко заметила темнота, вновь превращаясь в Хантера.
Перед ними забелела стена и черный провал проходной. Под ногами захрустело стекло, и Тезей почти рассмеялся, узнавая знакомую лестницу. Они пришли туда, откуда он ушел четыре с половиной года назад, – к дверям его собственного института.
– Лабиринт, – давясь смехом, выдохнул Тезей. – Думаешь, что добрался до конца, – и приходишь к началу.
– Кончай нести чушь, – недружелюбно буркнул Хантер.
Он уже скинул с плеча винтовку и подозрительно пялился во мрак.
– Не люблю город. Не люблю разрушенные дома. Здесь всегда прячется особенно забористая дрянь, куда круче, чем в лесу.
Тезей возражать не стал. Их маленькая проводница уже взбежала по ступеням и сейчас, стоя на верхней, оглядывалась через плечо. Потом, махнув рукой со сжатой в кулачке лопаткой, поманила их за собой. Тезей снова пожал плечами и стал подниматься. За спиной захрустели по битому стеклу сапоги Хантера.
Он не раз бывал в этом подвале, еще до того, как прятался от Вечерского, в мирные времена. Внизу размещался виварий, баллоны с жидким азотом, где хранились клеточные культуры, склад, а еще ниже – генераторы и залы с серверами. Общая система туннелей связывала все здания научного комплекса, и зимой, а особенно ночью, когда не хотелось выходить на улицу, чтобы перебегать из корпуса в корпус, сотрудники часто пользовались подземными переходами.
Но и тогда здесь было скверно. Сыро, холодно, где-то капала и журчала вода, желтыми клоками с труб свисала изоляция, тускло светили запыленные лампы, и постоянно казалась, что кто-то внимательно заглядывает тебе через плечо. Сейчас лампы не светили, и Хантер зажег подствольный фонарь. Его луч метался по стенам, выхватывая то сырую штукатурку, то ржавые потеки, то граффити и груды мусора, – похоже, в подвалах жили или, по крайней мере, пользовались ими как временным убежищем. Вонь дрожжей не пробивалась сюда, сменившись сильным запахом плесени.
Шаги звучали то глухо, то гулко – шутки акустики. Иногда приходилось нагибать голову, чтобы не стукнуться макушкой о низкий потолок в ржавых кишках труб. Машке, судя по всему, это подземелье было неплохо знакомо. Она уверенно шагала, постукивая лопаткой о стену. Потом застенчиво подошла к Хантеру и взяла его за руку, по-прежнему обтянутую перчаткой. Хантер хмыкнул, но ничего не сказал. Тезея девочка как будто избегала, даже смотреть на него не хотела.
Они спустились еще на уровень ниже по крутой железной лестнице, где луч фонаря запрыгал по ступенькам. А потом еще. И еще. Так глубоко Тезей не забирался даже во времена своей подвальной отсидки и не подозревал, что в родном НИИ есть столько подземных уровней. Похоже, тут действительно был бункер. Бункер на случай термоядерной войны… Смешно. От термояда не спасешься ни в каких бункерах, и от химер толстые стены и свинцовые перекрытия не защита.