Быть драконом - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Стерхов cтр.№ 89

Уже стоял перед Альбининой дверью, когда услышал, что кто-то, стоящий пролётом выше, тихо сказал:

— Жить не хочется.

Я не поленился, поднялся глянуть, кого это так мощно скрутило.

У окна, понуро опустив белобрысую голову, стоял и хныкал мальчишка лет девяти. Не слыша, что я подхожу (впрочем, может, ему это было всё равно), он повторил:

— Жить не хочется.

Фразу мальчишка перебил плаксивым шмыганьем, и получилось так, будто он сам у себя спросил, стоит ли ему жить, и сам же себе ответил, что, дескать, нет, не хочется.

— Пацан, слышишь, пацан, — сказал я, тронув его за плечо. — А ну-ка послушай меня, пацан.

Малец поднял на меня наполненные недетской печалью глаза:

— Чего, дядь?

— Пацан, ты того… этого… Как бы тебе… В общем, пацан, ты это брось. Жизнь даётся только раз, и прожить её надо. Понимаешь? Надо и точка.

— Не факт, — ответил мальчик, размазав слезу по щеке.

— Ты так считаешь? — удивился я такой недетской отповеди.

Пацан вновь всхлипнул, но уже не с такой безнадёгой, вздохнул-выдохнул и озадачил меня по самые помидоры:

— Я, дядь, никак не считаю, а вот вы считайте: в машине ехали Джон, Эрн и Мэри. Полисмен остановил машину и нашёл в ней пистолет. Джон сказал: «Он мой». Эрн сказала: «Он её». Мэри сказала: «Он его». Чей был пистолет, если все полисмену соврали?

Я опешил:

— Мальчик, ты меня пугаешь. Это что — буддийский коан?

— Нет, что вы, дядь, — замотал малец головой, — вовсе это никакой не коэн. Марь Васильевна говорит, что коан — это когда нужно понять, почему так: если есть я, то есть и Вечность, но если есть Вечность, то меня нет. Вот то коэн. А это так, задачка на логику.

Окончательно припухнув, я замямлил:

— Марь Васильевна? Задачка? На логику?

— Угу, на логику, — кивнул пацан, после чего широко улыбнулся и, прошмыгнув у меня под рукой, поскакал вниз. При этом расставил руки на манер крыльев и загудел, словно пикирующий бомбардировщик.

— Весь мир — дурдом, а люди — его пациенты, — невольно вырвалось у меня.

Произнёс я эту фразу хотя и вслух, но так (ума хватило), чтобы малец ничего не услышал: человек с подвижной психикой, что та глубинная бомба — задел и слезай-приехали. С такими нужно быть поаккуратней.

Когда Альбина открыла дверь, я вместо положенного «здравствуй» доверительно сообщил ей:

— Гадом буду, пистолет принадлежал девушке по имени Эрн.

— Я очень рада за неё, — невозмутимо сказала ведьма, потянув меня за рукав. — Проходи быстрей, не разувайся и пока топай на кухню.

— Чего так?

— У меня клиент, так что подожди чуток. Я быстро. Пять минут, не больше.

Пройдя на кухню, я повёл себя по-хозяйски: быстро сварганил чашку двойного кофе, надыбал плюху и от нечего делать включил стоящий на холодильнике телек.

Ящик, как всегда, зажигал: шла передача с участием некой Маши Швондер — ленинградской школьницы, подавшей в суд на Министерство образования за то, что учителя-гестаповцы неволят постигать учение Дарвина. Девочка на полном серьёзе утверждала, что теория о происхождении биологических видов оскорбляет её религиозные чувства. Именно так: «оскорбляет» и «чувства». Пойти и застрелиться.

«Дура или прикидывается? — удивлялся я. — Как это чья-то научная теория может оскорбить то, что ты сам для себя держишь за истину? Наука есть наука, вера есть вера, и эти две вселенные не пересекаются».

Между тем гости в студии довели девочку-путаницу до слёз, и она завыла белугой. Но почему-то жалко её не было. Странно, но так. А когда вся такая на измене выбежала из студии, я вспомнил в тему ироничное послание графа Алексея Николаевича Толстого к начальнику Главного управления по делам печати Михаилу Лонгинову: «Полно, Миша! Ты не сетуй! Без хвоста твоя ведь попа! Так тебе обиды нету в том, что было до Потопа».

Неужели так трудно понять, что «способ, как творил Создатель, что считал он боле кстати, знать не может председатель Комитета о печати»? Ни председатель Комитета Миша не может. Ни школьница Маша. Ни её сумасбродный папа. Ни — даже — Папа римский. Ибо сия тайна велика есть.

Ну, да, в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог и он посредством этого Слово создал Пределы и Запредельное. Хочешь в это верить, верь. Только так уж повелось в проявленном мире Пределов (о Запредельном помолчим), что, к примеру, математика базируется не на принципах неподвластному человеческому уму Божественного Логоса, а на понятных аксиомах и леммах. Биология в этом смысле ничем не отличается от математики, там тоже есть свои аксиомы. И в химии есть. И в физике. Можно верить, к примеру, что свет создал Бог в первый день Творения, но разве знание о том, как свет преломляется в различных средах, оскорбляет веру в его изначальную божественность? Любой трезвый ум скажет — нет.

«Знание не должно поглощать веры и, наоборот, вера не должна предписывать знанию», — говорил по этому поводу умнейший из драконов — Великий Неизвестный.

Умри, лучше не скажешь.

Когда участники передачи окончательно разругались и дело пошло к рукопашной, я вырубил ящик и порадовался за себя: «А всё-таки хорошо быть драконом».

Действительно — хорошо.

Расщеплённое сознание позволяет дракону одновременно и безболезненно исповедовать разные подходы к базовым понятиям бытия. Что есть огромный, просто огромный-преогромный ништяк.

Взять, к примеру, дракона по имени Вуанг-Ашгарр-Хонгль. Нагон Ашгарр думает, что наших прародителей слепил Господь из гончарной глины высшего сорта, Вуанг — что мы произошли от динозавров замысловатым путём эволюции, а я, Хонгль, то так думаю, то этак, а чаще всего никак не думаю.

Некогда мне думать о собственном истоке.

Работаю я.

Допив свой кофе, собрался закурить, но не успел. Альбина закончила сеанс и уже выпроваживала гостя, вернее гостью. Из прихожей донеслось:

— А ещё, Альбина Сергеевна, я иногда слышу голоса.

Говорила густым начальственным басом какая-то незнакомая дама. Я её не видел, но отчётливо представлял: бюст четвёртого размера, усики над верхней губой и Эйфелева башня на голове.

— О голосах, дорогая моя Надежда Львовна, мы с вами в следующий раз поговорим, — пообещала Альбина, щёлкая замками.

Наконец распрощались, дверь хлопнула, и хозяйка позвала меня в комнату.

Я сразу устроился на своём привычном месте — в углу дивана. Альбина, одетая не по-домашнему в строгий чёрный костюм, сначала распахнула шторы, открыла форточку, постояла какое-то время у окна, только потом села в кресло под пальмой.

Минуты две мы молча глядели друг на друга: ведьма не спешила начать разговор, а я не торопил.