Осень на краю - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 38

Царит бодрое настроение. Принимаются меры для обеспечения города съестными припасами. Булонский лес, обычное место прогулок парижан, превращен теперь в пастбище; в Пасси пасется 2000 быков, в остальных частях леса – 2000 телят и 10 000 баранов. Торговцы запаслись пищевыми продуктами в огромном количестве. Все эти меры принимаются в целях успокоения общественного мнения, так как серьезной необходимости в них не ощущается».

Константин Анатольевич Русанов заметку прочитал, вырезал, положил во внутренний карман визитки и ходил так, наверное, неделю, а то и две, иногда среди дня прикладывая руку к правой стороне груди и ощущая еле заметный газетный шелест. Странным образом этот шелест внушал ему некую бодрость, особенно когда вспоминались фразы: «Авиатор сбросил письмо, в котором в вызывающем тоне население извещалось, что германские войска приближаются. В письме предлагалось сдать Париж неприятелю без боя» . Часто вспоминал он также фразу: «Взрывами бомб ранен в руку один коммерсант» . Странно, но как она могла внушить кому-то бодрость: во-первых, мало ли коммерсантов в Париже, и это было бы слишком невероятным совпадением, если бы раненым оказался именно тот человек. К тому же ранение в руку – сущая ерунда. Хотя и лучше, чем ничего!

Подробности насчет Булонского леса вызвали у Русанова сардоническую усмешку. Эти французы… Надо же до такого додуматься!

Он никогда не бывал в Париже, тем паче в Булонском лесу, однако, поскольку был большим любителем литературы, и строку любимого Бальмонта: «И в ставший тихим, и ставший звонким, и ставший белым Булонский лес…» умел при случае ввернуть, а также щегольнуть творением госпожи Ахматовой, стихами которой зачитывалась дочка Сашенька: «И словно тушью нарисован в альбоме старом Булонский лес», – а потом усмехнуться над причудами современных поэтов, которые кончать с собой отправляются именно в места, прославленные в литературе. Эта история с господином Гумилевым, который, от несчастной любви к той же госпоже Ахматовой, принял яд и отправился дожидаться смерти именно в Булонский лес… Там его подобрали, бесчувственного, лесничие и отправили в лечебницу. Об этом, конечно, проведали пронырливые репортеры и осведомили весь мир, а также вспомнили о его прошлой, тоже неудачной, попытке покончить с собой в курортном городке Турвиле. Когда он ринулся топиться, отдыхающие отчего-то приняли его за бродягу, вызвали полицию и отправили в участок!

Между прочим, по слухам, Гумилев на Ахматовой все-таки женился, но теперь уже разъехался с ней, что доказало лишний раз: все на свете относительно, и всякая любовь непременно превращается в свою противоположность. Вот это Константин Анатольевич Русанов знал так хорошо, как никто другой, потому и шарил в газетах, бдительно выискивая всякие сообщения о Франции и гадая: имело ли случившееся какое-то отношение к ней или к нему ? Повредило ли случившееся их благополучию?

Конечно, в виду имелись не поэт Гумилев с госпожой Ахматовой…

Второй заметкой, которую Константин Анатольевич Русанов вырезал из «Листка» (замечательная все же газета – очень много перепечаток из центральной прессы, читай «Листок» – и будешь в курсе всего, что творится в России и вообще в мире!), была вот какая:

«В Париже все мужчины призваны в войска, везде работают женщины, шикарные туалеты дам исчезли, заменились скромными костюмами. На Эйфелевой башне и крышах домов устроены посты для наблюдения за появлением немецких аэропланов, эскадра бронированных аэропланов готова подняться навстречу германцам.

Прибывают беглецы, рассказывающие о сражениях и приближении германцев к Парижу. Некоторые жители отправляются с биноклями на северо-восточные окраины, надеясь увидеть немцев. Густав Эрве в блестящих статьях доказывает, что ни в Париже, ни в провинции нельзя ожидать никаких беспорядков, так как все социалисты и революционеры стремятся только к тому, чтобы отдать свои силы на святое дело – защиту родины.

Среди парижского населения неописуемый энтузиазм вызвал слух о высадке на территории Франции русских войск, будто бы прибывших из Архангельска» .

По поводу русских войск Русанов только хмыкнул сардонически (вот дурни, как будто у себя дома мало им германца, потащились еще и в Европу), так же как и насчет социалистов-революционеров, которые исключительно защитой родины заняты (не верил им Русанов, вот не верил – и все тут, особенно после того, как его собственная племянница – двоюродная, правда, но это сути не меняет! – ввязалась в гнуснейшие революционные игрища), а насчет того, что шикарные туалеты дам исчезли, прочитал с особенным злорадством и даже Кларе данные строки процитировал. Клара, против ожидания, не посмеялась над поскромневшими француженками, а страшно разохалась: а как же теперь знаменитые les maisons de couture? Наверное, всю клиентуру растеряли? Какая наглость со стороны немцев – терроризировать Париж, столицу моды и всяческого шика!

Русанов надулся, назвал Париж не столицей шика, а столицей распутства, и уж более Клару в результаты своих газетных изысканий не посвящал. Изрядно потершиеся вырезки из кармана вынул и, купив в писчебумажном магазине школьную тетрадку, вклеил их туда.

26 июля в газетах появилась заметка о подвиге авиатора Гарро:

«Как только во Франции получили сведения о крейсировании над Брюсселем трех дирижаблей и о взятом ими направлении полета на Францию, сейчас же из пределов Франции вылетел им навстречу авиатор Гарро.

Он избрал для своего нападения одноместный быстроходный моноплан Морана-Солнье с двигателем и воздушным винтом, расположенным впереди. От этого быстроходного аппарата «Цеппелин» не мог убежать, так как его скорость составляла только 75 километров. Длина моноплана Морана-Солнье всего 6,5 метра, в то время как «Цеппелин» имел в длину более 150 метров (то есть был в 23 раза больше).

Боясь встретить сопротивление со стороны пулеметов или скорострельных орудий, расположенных на верхней боевой площадке и в гондолах, Гарро сразу двинулся на боковую часть дирижабля. При этой атаке на него не могли попасть ни верхние, ни гондольные пулеметы. Он сразу прорвал винтом оболочку дирижабля. Мгновение – и произошел сильный взрыв. Взорвались одновременно и отделения дирижабля, и охваченные огнем бензиновые баки, и от дирижабля осталось одно жалкое воспоминание.

Сгорел и сам отважный летчик Гарро.

Для борьбы с дирижаблем он избрал самый верный и в то же время смертельный для самого летчика способ нападения – так называемое «таранение»…»