Хвак - читать онлайн книгу. Автор: О'Санчес cтр.№ 79

И было все так, как предсказала древняя богиня Земля, Мать всего сущего в мире земном… Дни шли за днями, годы за годами, столетия за столетиями, тысячелетия за тысячелетиями… Постепенно очистились дневные небеса от сумерек и пепла, а само земное время, как и встарь, вновь разделилось на день и ночь. Те немногие растения и существа, что уцелели от урагана Хаоса, потрясшего землю, вновь распространились по водам и пустыням, наполнили их новой жизнью, пусть не всегда и не во всем похожей на ту, прежнюю, однако это была жизнь, и вовсе не тлен.

А то, что суждено было избывать Хваку, преступнику пред людьми и богами – жизнью, увы, не было. И смертью тоже. Сие было мрачнее, гораздо мрачнее. Повезло только демону Джоге: протерпев подле Хвака и вместе с ним бесчисленное количество лет заключения, он, все-таки не выдержал мучений и рассыпался на множество мелких демонических сущностей, безумных и безобидных. Часть из них человек Хвак сумел впитать в себя, некоторые из них просто разлетелись по белу свету, но это было потом, после того как Хвак, все-таки, был прощен и вновь получил право жить на земле. Этой милостью он был обязан, в равной степени, прихоти Матушки Земли, а также стойкости и жажде бытия тех двух маленьких искорок, что однажды поселились в сердце Хвака по воле его. Да и, по правде говоря, я тоже заступился за него перед Матушкой Землей – старая карга, в отличие от Зиэля, иногда прислушивается к моим почтительным словам и просьбам.

Был возрожден и тот, кто называл себя Зиэлем. Но здесь уже происки Хаоса и прихоти Матушки ни при чем: в подлунном мире сохранилась жизнь, а жизнь эта накапливалась и развивалась, и – рано или поздно – приобрела зачатки разума, то есть способность осмысливать, по образцу и подобию богов, себя самое! Жизнь породила разум, разум – человека, человек же вновь самонадеянно решился разделять неразделимую пряжу хаоса и бесконечности на Добро и Зло. И подобно тому, как частицы тумана, сталкиваясь между собой, прижимаясь друг к другу, сливаются воедино в капли, затем в ручейки, а те в потоки, наполняющие озера, моря и океаны, так и Добро и Зло взялись осваивать и завоевывать обновленный мир, возродив вместе с ним смерч бесконечной междоусобной войны и вовлекая в этот беспощадный вихрь всех живущих на земле, тех смертных созданий, в ком поселился и не хочет угасать огонек разума и чувства. Зиэль после невероятно долгого небытия вернулся в этот мир – и есть он подлинное воплощенное Зло!.. Был и будет среди нас.

Вот – Зло. Ну и что, с того, что оно сильно и чуть ли не вездесуще? Чего проще, казалось бы: узри и отвергни! Однако, верно говорили древние: легко оттолкнуть отталкивающее! Гораздо тяжелее разделить на темное и светлое то, что заманчиво, что притягивает и привлекает, что готово немедленно предоставить всю полноту могущества и счастья – в обмен на собственную сущность… Желаемое ты получишь немедленно, а сущностью расплатишься когда-нибудь потом… Трудно, очень трудно постичь истину, доподлинно отделить тьму от света, позволив себе одно, и отказавшись от другого, и не перепутать, понадеявшись на собственную, несовершенную человеческую способность отличать… Она есть, эта грань, эта истина, помогающая отличить добро и зло, искать ее волен каждый и где угодно, однако обретет отнюдь не в чужих похвалах и пустых добродетелях, но в своем сердце и разуме.

Не сразу, но вспомнил Хвак о крохотных существах, которые в две жалкие маленькие искорки – но сумели растопить лед Хаоса в сердце неудавшегося бога. Вспомнил и взрастил, и позволил им и их потомкам жить в новом мире, впрочем, делать это тихо и скромно, малою стаей и всегда при хозяевах. Правда, ему пришлось для это применить небольшие остатки былого колдовского могущества, заново преумноженные среди людей опытом и знаниями, дабы придать этим охи-охи иной, более привычный для нового мира вид… У нынешних потомков охи-охи всего одна голова, но зато нет хвоста, когти их по-прежнему страшны, зато почти по-кошачьи умеют прятаться в подушечках лап, чешуя даже на ощупь стала более походить на собачью шерсть… И все же – они бы узнали друг друга, те охи-охи и нынешние, доведись тем прежним, из незапамятных времен, попасть в наше настоящее…

Не позволяя себе вмешиваться в дела и решения Матушки Земли, я все же решился кое-что изменить и дополнить по мелочи: например, я нашел тот камень, здоровенный, двенадцатиугольный, неправильных очертаний – и вывел его на поверхность из глубин земных. Потому и нашел, что его очертания – точное подобие границ почившей в нем империи! Нашел и перенес высоко в горы, в вечное лето, куда-то в джунгли, а там втесал его неотъемлемой частью в рукотворные каменные стены древнего индейского города. И пожелал своею властью: если когда-нибудь камень тот будет найден и потревожен: стихией ли природной, руцей ли человеческой, или терпеливым солнечным огнем, да хоть разрушительным злоумыслом – Зло ведь тоже иногда, против воли своей, способно служить Добру – оставившем на камне разлом, трещину, или, даже царапину, то это будет означать, что вечному сну, насланному во спасение Матушкой Землей, приходит конец, и что осталось недолго ожидать мига, после которого Древний Мир оживет, подобно очарованному королевству из детской сказки.

Да, он воспрянет этот мир, вновь наполненный светом, тьмою, запахами, дождями, ветрами, жизнью!

И Хоггроги Солнышко, до последней капельки истратив в безумной скачке богатырские силы свои, домчится, наконец, до своего удела, и убедится в долгожданном счастье…

А маленькая осиротевшая девочка, баронесса Фирамели Камбор, вновь и вновь будет подниматься на самую высокую башню родового замка, чтобы в слепой, сладкой и отчаянной надежде смотреть на имперскую дорогу, по которой умчался прочь по своим взрослым рыцарским делам великолепный и несравненный сударь Керси Талои… И, быть может, через несколько долгих-предолгих лет (которые, чтобы там ни говорило разбитое сердце влюбленной девчонки, все-таки немного короче половины вечности), рыцарь Керси, отказавшийся от высочайшей должности в государстве при государе своем, Токугари Первом (если строго по летописям – то это был Токугари Третий, сия подчистка – скромная дань нового государя безобидному, в общем-то, тщеславию), потому лишь, что не возжелал жениться по расчету и без чувства, увидит повзрослевшую пигалицу, некогда водрузившую рыцарский венок на его чело, прозреет и полюбит ее ответной любовью!

О, если бы я мог возвращать погибших!

И наступит утро, наполненное туманом, горечью, запахами весны и рассветом, и забудется неровным сном, прямо на стылой земле, обессилевшая от рыданий надменная и несчастная княгиня Та Микол… Но охи-охи Гвоздик встанет на дыбы во весь свой великолепный рост и положит лапы на плечи побелевшему от горя мальчику Лину, который уже не мальчик, но испытанный воин и знатный рыцарь, положит на рыцарские плечи свои когтистые прегрязные передние лапы и огромным черным языком оближет мокрое от беззвучных слез чело мальчика Лина, и скажет ему на своем зверином языке:

– Не плачь, хозяин!

Не беда, что он чуточку переусердствует, в попытке избавить лицо друга от посторонней сырости, добившись, мягко говоря, совсем иного, и даже обретет за это кулаком между ушей… Конечно же понарошку получит, в одну сотую силы… Хозяин, когда надо, больно дерется, а сейчас он просто… считай, что погладил… и в знак примирения уже почесывает Гвоздику одно ухо, другое… Да, охи-охи Гвоздик своим неловким, но искренним участием вернет хозяина к радостям и заботам повседневной жизни. Ступай, Лин, ступай туда, за опавшие заклинания сгинувшей навеки Уманы, ступай и оплачь своего наставника, искренним горем и вечной памятью воздав ему за все то доброе, что он для тебя сделал в прежней жизни твоей. А потом возвращайся из мира печали по ушедшим в мир живых, ожидающих твоего возвращения, ибо многие в мире этом любят тебя, надеются на тебя, скучают по тебе… Твоя несравненная Уфина-Уфани готова была мчаться рядом с тобою сквозь ночь, навстречу битве с любыми демонами и богами, но… Ей, в ее положении, уже нельзя было этого делать, и теперь она не находит места в доме своем и ждет, ждет, ждет скорейшей весточки от тебя! Твоя светлейшая матушка спит, укрытая походными плащами, но она вот-вот проснется – и будет нуждаться в заботе, а самое главное – в утешении от своего младшего сына, и в сыновних рассказах о своем спасителе и возлюбленном, которого она видела близко лишь однажды в жизни, а любила всю свою жизнь, прожив вдали от него с мужем, столь же великодушным спасителем и не менее любимым человеком.