Кромешник - читать онлайн книгу. Автор: О'Санчес cтр.№ 118

Перед прогулкой сидельцев всегда шмонали с ног до головы. И хотя сидящие представители городских кланов, даже враждующих, чётко держали подобие перемирия в процессе отсидки, крови и смертей хватало. Карточные долги, межличностные конфликты, сход с тормозов, припадки агрессии, месть, самосуды – да мало ли чего, и половина ЧП – во время прогулок. Надзиратель сверху не уследил за самой дракой, видел только последствия. Клокочущий злобой Кот Сандро объяснил, что упал сам и ударился ртом о колено – ни к кому претензий нет. Слухачи лишь повторяли информпараши: вроде его залётный урка мочить пытался, да не успел. Чем – не видели, бают – кастетом. Однако дела не завели, материала не хватало. Пострадавшие есть – виновных нет.

Следующей прогулки ждали все – от Сандро до надзирателей, но Гек на прогулку не вышел.

– Свинарник, – коротко объяснил он свою позицию сокамерникам.

В камере ломка старого порядка и утверждение нового прошла на редкость безболезненно. Недаром Гек в своё время провёл целый год возле дона Паоло. Он наглядно учился искусству построения отношений в маленькой людской пирамиде, где чувство меры и такта – тот самый цементный раствор, должный скреплять воедино отдельных людей в единую стаю. Плох раствор – общество некрепко. Лишь оказавшись в шкуре дона Паоло, Гек осознал как следует великую мощь старого дона, идущего по жизни с тяжеленным крестом ответственности за судьбы своего безумного и уродливого мира.

Волею Гека два лидера было в камере: он и Тони Сторож. Тони исполнял роль администратора, вожака, а Гек держался паханом – судьёй и советчиком, толкователем неясных мест зонного кодекса, духовным авторитетом. Он же, благодаря своим деньгам и вертухаю Вильскому, обеспечивал бесперебойное курево, секс-журналы. Через каналы своих однокамерников – и чай, который сам почти не пил, но покупал каждый день. Из камеры он теперь не выходил, тренировался по большей части с маскировкой под физкультуру, гонял волны (мышцы поочерёдно, лёжа или сидя неподвижно), ночами отрабатывал дыхание и сердцебиение, реже температуру. В физкультуре у него сразу же объявилось двое последователей – Красный и сам Тони Сторож. Гек не возражал, почти все показывал и рассказывал. Вот только парни, в отличие от него самого в период ученичества у Патрика, редко задавались вопросами «почему да как»: раз делает так, значит, оно правильно.

Однажды в камеру высадился десант из двух жлобов, кажется, из команды Дяди Фрица (заглазная кличка – Кошеловка). Тупые и борзые, они сразу наделали кучу ошибок: приступили прямо к Геку, игнорируя Сторожа, не разведали обстановки, сморкались на пол, ругались матерно через каждое слово. Забавно получилось, кстати: сокамерники, в своё время очень недовольные тем, что Ларей прикрутил им на этот счёт языки, теперь уже восприняли мат пришельцев как оскорбление и вызов принятым «у них» порядкам.

Гек поторопился выручить Тони Сторожа из щекотливой ситуации: он наскоро вышиб им по несколько зубов (результаты такой хирургии не опасны, зато очень эффектно смотрятся), но «парашютизации» не подверг – просто избил до беспамятства. Парней убрали в санчасть, виновных унтеров, подкупленных для пересадки, наказали копейкой, сняв с них положенные наградные и надбавочные за весь год и предупредив о неполном служебном соответствии. Геку хотели довесить один оборот, но Малоун, подкреплённый деньгами Гека и старинными, все ещё имеющими некоторый вес связями Айгоды Каца, отбил все атаки прокурорского надзора. А свои пятнадцать суток Гек, естественно, обрёл. На этот раз сиделось чуть полегче: два раза подряд, на девятые и десятые сутки (вышло как раз на Рождество) ему пропулили грев – бекон с хлебом, плитку шоколада и сушёное мясо. Это расстарались знакомые ребята Сторожа, сидельцы, не «вышедшие рылом» в «гангстера», как недавно начали самоназываться члены бандитствующих кланов «Пентагона». Но самому Сторожу приходилось все туже. И он с тревогой и нетерпением ждал, пока Гек избудет срок и поднимется в камеру.

– …Такие вот у нас дела, – подытожил он свой безрадостный рассказ.

На прогулке, после того как Ларея спустили в карцер, к нему сразу же подвалили центровые из четырех крупных кодляков – своего рода комиссия по внутренним делам. Они ему прямо заявили, что репутация Тони крепко подмочена в их кругах и даже его брат (из уважения к которому они только и разговаривают с ним) удержать ситуацию в прежнем положении не сможет. Тони Сторож обязан определиться – с кем он. Ни один поганый урка не установит здесь своих поганых понятий. Если Тони выберет правильный путь – милости просим, значит. Ну а с Лареем вонючим останется – разделит его судьбу. Срок – не определён, но не безразмерен. Такие дела…

Гек все понимал. Не было у Сторожа выхода, а он – несмотря на свои таланты, не мог надёжно защитить ни его, ни себя.

Разговор шёл у них глубокой ночью, когда все уснули. Попили чай – на этот раз просто чай, крепко заваренный, с сахаром и галетами. Тони говорил без страха, он ощущал, что в подобной ситуации со стороны Гека опасаться нечего, гораздо стремнее было бы шуршать за его спиной. И Гек отпустил его, посоветовав уйти не стуком в дверь, а через карцер.

– Не кряхти, Тони. Такова жизнь. У тебя есть брат, и ты за него в ответе. А он за тебя. Я здесь ничем и никем не связан. Выломаюсь отсюда – и нет проблем, а тебе некуда деваться и на воле. И не вешай носа. Если я из этой передряги вывернусь живой – тебя не забуду. Ты прямой парень, и когда-нибудь мне будет приятно чувствовать рядом твой локоть…

Так подбадривал он и успокаивал Сторожа, потому что ничего больше взамен его вынужденного предательства предложить не мог. В случае недалёкого печального исхода для Гека абсолютно был неважен смысл ныне произносимых слов, но при благополучном раскладе появлялась пусть далёкая и зыбкая, но перспектива доверительного содружества двух разных, но объединённых общим прошлым людей, где более сильный и «крутой», тем не менее, с радостью примет помощь и поддержку другого, тоже не слабого человека. Сам же Гек чувствовал, что настал момент включать кнопку аварийного катапультирования: Малоун должен напрячь все свои и чужие силы, но без промедления вытаскивать его отсюда…

Была среда – помывочный день для их камер-блока. В каждом луче, на каждом этаже тюрьмы находилась душевая комната – каменный аппендикс со следами замурованных оконных проёмов, площадью около двадцати пяти квадратных метров. Мыться водили камерами, от четырех до десяти человек за раз. Кабинок не было, прямо из потолка торчали пять трубок с ситовыми рассекателями. Напор и температура воды регулировались кранами на стенах – по два на каждый сектор – с горячей и холодной водой. Редко бывало, чтобы все трубки одинаково хорошо работали, однако времени на помывку давали сорок пять минут, и этого хватало, чтобы смыть с себя, пусть ненадолго, грязь и тюремные ароматы.

Сидельцы неутомимо придумывали способы межкамерного сообщения и душевую своим вниманием оставить, конечно же, не могли. И надзиратели это хорошо понимали. Чтобы затруднить сидельцам посылку тюремной почты через душевые, для них придумали очередной ритуал: раздевались они в преддушевой, голые заходили в душевую, неся с собой лишь мыло (или шампунь) и мочалку, досмотренные надзирателем при входе. Ещё один надзиратель следил за порядком в душевой, и ещё двое-трое осуществляли тряпочный шмон – обыскивали одежду моющихся сидельцев. Но и надзиратели не шмонали сами вещи опущенных – в этом вопросе зонно-тюремные обычаи действовали и для них, хотя, если доводилось, сидели преступники из правоохранительных органов на особых, лягавских зонах и блок-камерах, если речь шла о крытке. От сумы да от тюрьмы не зарекайся – и предусмотрительные надзиралы как огня боялись на воле прослыть зашкваренными – теми, кто роется в «обиженных» шмотках. Для подобных обысков приглашали «сушеров», если они были в данной тюрьме, «пидоров», «твёрдо ставших на путь исправления», или просто женщин-надзирательниц, для которых проблемы социального осквернения от биоинополого сидельца не существовало.