– А вы сами, Пет… дядя Петя, не можете себе руки вылечить? Колдовством?
– Мочь-то – могу, но – неуместно.
Ленка не поняла ответа и опять не решилась продолжать эту тему.
– Ну что, вторую налить?.. Ну как знаешь. Тут Петр Силыч с просьбой к тебе, ну и я тоже прошу. Понимаю, что устала, ну уж уважь стариков, а то сегодня ухайдакались не меньше вчерашнего – ноги не держат. Объясни, Силыч.
От девушки требовалось ни много ни мало – сходить на Болотную, к дяде Пете домой, найти, где указано, секрет в сундуке, открыть, взять книгу и принести сюда. Заодно привести Мурмана, чтобы он почистил избу от остатков чужой магии: он ее жрать – великий охотник.
– А кто меня пустит, а как я с Мурманом справлюсь?
– Пустят и справишься, я их вроде как предупредил уже. Мне, чтобы разобраться что к чему, нельзя со следа уходить, да и Федоровне как хозяйке лучше присутствовать, не отходя. Нам так в десять раз легче будет, опять же – для тебя стараемся, краля ты наша, красы неописуемой. Гы-ы… Думал, хоть поцелуешь на спасибо…
– Ну иди-иди, Лен, шутит Силыч…
Ленкина душа брезгливо поежилась от этаких шуток, но спасителей положено благодарить, а не отшивать нецензурно крылатыми фразами. Она пошла и уже в конце пути, на углу Болотной и Подгорной, повстречала Андрея Ложкина. На этот раз он был в полосатой приталенной рубашке, коротких, по лодыжки, джинсах с подтяжками, в ярко-желтых носках и в ботинках «на платформах».
– Привет, Елена Прекрасная!
А в городе Ленку никто и никогда не называл прекрасной, не объяснялся в любви, не дарил цветов в будни…
– Привет.
– Что это у Федоровны за праздничный салют стоял? Говорят, у вас Синьор Помидор всю ночь Ивана Купала шабашил?
– Тебе-то что за дело?
– Да так, интересно. Мамахен трещит, что это у него белая горячка. А может, просто сдуру куролесит, он же старый. Но только на этот раз очень уж все криво получилось: у всей деревни молоко скисло, а брага в уксус перебродила. Мы на всякий пожарный свою шишимору допросили – клянется, что ни при чем. Изоляторы на столбах полопались… Сеструха двоюродная досрочно омамилась под утро. Мужики в деревне недовольны.
– Ну а что ты мне говоришь? Вот ему и скажите.
– Угу, ему скажешь, пожалуй. Ну я поехал. Лен… ты… ему наш разговор не передавай, это между нами…
– Гуляй, не скажу.
Та же тетка открыла дверь и безмолвно проводила Ленку в небольшую комнатку на втором этаже, с окнами во двор, после чего без единого же слова ушла. Ленка из любопытства выглянула в окно, однако ничего интересного не увидела – ветки березы закрывали почти весь обзор, а всматриваться вроде бы и некогда.
– М-м-ф… – Ленка испуганно обернулась: домашний пес Мурман, дармоед и страшилище, внимательно нюхал пространство за Ленкиной спиной. Уродливая голова словно расслоилась на два уровня, обнажая клыки размером с Ленкины мизинцы – это Мурман пасть приоткрыл, чтобы слюне свободнее было капать на половицы.
– Ты что на меня рычишь? – твердо спросила Ленка. – Тебе что хозяин велел? А? Он велел меня слушаться. Сидеть! – Ленка с замиранием сердца выкрикнула единственную команду, которую она в эту минуту помнила…
Мурман заколебался, неуверенно вильнул обрубком хвоста и лег. Есть ее нельзя, даже невозможно, а слушаться… да… ее вроде бы надо сегодня слушаться…
– Ах ты мой зайчик! – Ленка, как и все зрители-любители чужой домашней живности, немедленно обнаглела. – А можно я тебя поглажу? Какие у тебя уш… кто их обрезал, бедному несчастному, мы тебя почешем… и брылышки… и спинку… Ой какой ты длинный, что за порода такая?..
Раз приказано слушаться – надо терпеть. А очень даже и интересно… И не больно ни капельки… Мурману вдруг явилось смутное, но самое любимое воспоминание: что-то очень далекое и очень хорошее, словно бы теплое большое одеяло, пахнущее мясом и молоком, гладит его со всех сторон, а он маленький, и ему весело… Он и сам не заметил, как перевернулся на спину и подставил живот…
– Ой, Мурман!..
Пес немедленно вскочил и ощетинился… ничего подозрительного нигде не было.
Ленка отлетела метра на два, однако, на диво, даже и не ушиблась.
– Фу, какой ты резкий… Я же сюда не только за тобой, но и за книгой пришла. Ну-ка – сидеть… лежать, а я сундук открою… Все, книга у меня, мы ее в сумку – и пошли. Ой, а как же я тебя без поводка и ошейника поведу?
Ленка задумалась, дядя Петя ей ничего на этот счет не сказал, а спросить она забыла по неопытности и незнанию…
– Будешь идти рядом, рядом – знаешь такое слово? Молодец, ну пойдем, скажем тете «до свидания» и пойдем…
Женщина проводила их до дверей, она тоже ничего не знала про ошейник.
Полдень в деревне Черной, на сонной и жаркой Подгорной почти ни души, ребенок у ворот с щенком играется, вдали бабка греется на лавочке… Мурман трусит рядом, с левой стороны. Ленка замедлит шаг – Мурман тоже, она ускорит – и пес не отстает. Прошли больше половины пути, осталось миновать кустарники – и они на месте, но у последнего дома случилось… Одной одуревшей от жары курице вздумалось полетать, и она куцым лебедем с высокого забора прыгнула поперек улицы в небо. Ленке трудно было оценить – три метра или пять отделяли ее от земли – факт тот, что было весьма высоко и что Мурман прыгнул, достал и еще в полете успел зажевать несчастную курицу больше чем наполовину. Он приземлился мягко, как кошка, на все четыре лапы. Ленка пискнуть не успела, а Мурман, хрустнув последний раз, проглотил остатки. Чмак-чмак, – и несколько перьев, единственные следы преступления, были начисто слизаны с дороги счастливым охотником. Он с гордостью посмотрел на новую хозяйку, но одобрения не дождался, напротив, Ленка, пунцовая от стыда и гнева – глаза не поднять – почти вбежала в кустарник, Мурман за ней.
– Стой, кровожадная скотина. – Ленка лихорадочно искала палку потолще и покрепче, нашла. – Тебя дома не кормят!.. Тебя воровать учили!.. Тебе курица помешала!.. А если бы тебя съели, скотина несчастная, тебе бы понравилось?..
Мурман некоторое время вдумчиво принимал удары. Голос сердитый, а не больно ни чуточки… Новая хозяйка – хорошая. – Мурман задрал ногу. – Она действительно сердится… Она плачет, ее кто-то обидел… Хозяин-вожак тоже очень хороший, но зато новая хозяйка чешет его за ухом и живот… И она гораздо меньше хозяина-вожака, и когда захочет воспитывать его под пьяную руку, то и бить будет слабее… Мурман улучил момент и лизнул ей предплечье.
– Горе ты мое… Неужели тебе курицу не жалко?
«Какую курицу?» – недоумевающе смотрели на нее синие глаза зверя Мурмана… Ленка вдруг вспомнила, что еще вчера сама ела курятину…
– Ладно, авось не заметят, что это мы ворюги… Больше так не делай, а дяде Пете я ничего не скажу. Пойдем, узнаем в умной книге, что там нас ждет хорошего…
– …И понимаешь, Федоровна, когда я этого-то гаврика вельзевухой душил, ни боли, ни отравы – ничего не ощущал, а как почуял, что у него основная жила надорвалась, что вот-вот он на ноль осыплется – веришь ли – такая сладость у меня по мудям распространилась, что ну едва-едва в трусы, как отрок полузрелый, не оскоромился… Гы-ы…