Вирикониум - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Джон Харрисон cтр.№ 144

И она направилась прочь, пробираясь между столиками и перебрасываясь фразами с посетителями, которых знала. Несколько раз молодой романист сердито оглядывался на Эшлима, но она тут же умиротворяюще касалась его плеча, и скоро оба исчезли из виду.

Полинус Рак прикусил губу.

— Проклятие! — буркнул он. — Теперь придется за них платить… — он посмотрел на другую сторону канала. — Когда-нибудь вы поймете, что вас слишком сильно занесло, Эшлим.

— Что вы будете делать, когда чума достигнет Высокого Города? — с легким презрением спросил Эшлим.

Рак сделал вид, что не услышал.

— В скором будущем вам придется иметь дело с клиентами помельче. На вашем месте я бы к этому готовился. Никогда не кусайте руку, которая вас кормит… — он махнул рукой, словно снимая невидимый барьер, окружающий их. — В любом случае, вам не спасти Одсли Кинг.

Эшлим пришел в ярость. Он стиснул плечо Рака. Тот явно испугался и попытался освободиться, но художник выпустил его плечо только для того, чтобы схватить за пальцы.

— Что вы можете об этом знать? — прошипел он. — Я вытащу ее оттуда не позже чем через неделю!

Рак скривился. Он даже не пытался освободиться. Испугавшись, что его планы теперь будут преданы огласке, Эшлим начал выкручивать антрепренеру кисть.

— Что вы на это скажете?

Он хотел увидеть, как Рак вздрагивает, услышать, как тот извиняется… но тщетно. Некоторое время они стояли, с вызовом глядя друг на друга. Должно быть, Раку было очень больно. Ливио Фонье, который, казалось, не мог понять, что происходит, моргал и бесстрастно ухмылялся, глядя на них. Снова начал накрапывать дождь. Обитатели Высокого Города раскрывали зонтики и покидали Мюннед, а Братья Ячменя прикрывали руками головы, защищаясь от капель, и со стоном следили за тем, как их ботинки уплывают к Альсису.

Эшлим выпустил Рака.

— Неделя, — повторил он.

— Пойду переговорю с Ангиной Десформес, — сказал Ливио Фонье.

«Сразу после полудня, — говорила Одсли Кинг, — наступает время, когда все кажется омерзительным».

В городе снова стало не по сезону сыро, воздух казался мертвым. На полу мастерской валялись гадальные карты, словно кто-то разбросал их в припадке гнева. Одсли Кинг лежала на выцветшем диване, опираясь на локоть, ее хрупкое тело утопало в парчовых подушках. Перед ней стоял мольберт, она делала набросок углем: дирижер, размахивая своей палочкой, точно ветряная мельница, сбивает головки маков, из которых состоит его оркестр. В картине таилась неприкрытая жестокость, совершенно несвойственная прежним работам Одсли Кинг. Набросок так и остался незавершенным; художница разглядывала его, раскрасневшаяся, время от времени сердито взмахивая рукой, словно пыталась что-то разбить. Увлеченная работой, она позволила камину полностью прогореть, но, кажется, не замечала холода. Дурной знак.

Эшлим неловко потоптался посреди комнаты. Он чувствовал себя лишним. Его терзало чувство вины, он не находил себе места — не столько от сознания предательства, которое он собирался совершить, сколько от неспособности что-то изменить. Никогда раньше он не задумывался о том, что серые половицы в этой комнате давно не крашены; о том, что от сырости портятся холсты, сваленные по углам; о состоянии мебели. Он уже открыл рот, чтобы сказать: «В Высоком Городе о тебе позаботятся», — но передумал. Вместо этого он принялся разглядывать две новые картины без рамок, которые висели на стене. Обе изображали Толстую Мэм Эттейлу, сидящую на полу и тасующую карты. На одной художница сделала надпись: «Дверь в открытие!» Обе были написаны небрежно, словно наспех, и напоминали карикатуры. Казалось, Одсли Кинг разуверилась в собственном мастерстве… или потеряла терпение. А может быть, ей просто надоела модель.

— Тебе не стоит перетруждаться, — заметил Эшлим.

Одсли Кинг вскинула брови.

— Перетруждаться? Разве это труд! — она потянулась к наброску, сделала быстрый мазок, с отвращением посмотрела на получившуюся линию и размазала ее крупными длинными пальцами. — Когда я жила в деревне, то рисовала с шести утра и до самой темноты…

Она засмеялась.

— «Шесть утра, и желтый хром вновь царит в природе!» Знаешь, откуда цитата?.. У меня никогда не уставали глаза. Вспаханные поля тянутся до самого горизонта, как мрачные мечты, и теряются где-то в тумане. Над ними орут грачи, взлетая с вязов. Мой муж…

Она осеклась. Ее губы горько изогнулись — сначала от жалости, потом от презрения к самой себе.

— …И ты хочешь сказать, что это шедевр!

Она ударила по холсту с такой силой, что уголь сломался. Мольберт закачался, сложился и с грохотом рухнул.

— Это маковое поле, которое мы засеяли! — крикнула она, глядя в пространство. — Оно похоже на оркестр, где музыканты не замечают дирижера. Я брежу?

Внезапно она упала на подушки. Кровь струйкой стекла изо рта, сбежала по руке и впиталась в парчу. Одсли Кинг беспомощно опустила глаза.

— Мой муж тоже был художником. Много лучшим, чем я. Показать?

Она попыталась встать, но тут же снова упала и прижала к губам носовой платок.

— Конечно, ничего не осталось… — ее взгляд сосредоточился на Эшлиме. В глазах у нее стояли слезы. — Нет-нет, все в порядке, спасибо.

Эшлим встревожился. Одсли Кинг никогда не была замужем. Прежде чем переселиться в город, она жила с родителями — насколько ему было известно. Она приехала сюда несколько лет назад, и ни одной картины с того времени не сохранилось.

Кровь словно вынесла на поверхность какую-то внутреннюю трагедию, которая до сих пор таилась под спудом и вот теперь раскрылась в этом необъяснимом заблуждении. Одсли Кинг стиснула запястье Эшлима и подтянула художника поближе. Смущенный, он смотрел на ее хрупкое лицо, белое, как гардения, с заострившимися чертами и странными жадными складками в уголках губ. Она прошептала что-то еще, но на середине фразы уснула. Через миг Эшлим мягко освободился и словно во сне вышел в коридор.

— Эй, Буффо, — сказал он.

Это изначально входило в их намерения — дать Одсли Кинг настойку опия, хотя ни один из них, по правде говоря, толком не представлял, как это сделать. Она ела очень мало. Решено было влить настойку в стакан вина.

Но как убедиться, что художница его выпила?

Похоже, теперь нужда в снадобье отпала, но Буффо был неумолим и настаивал на точном соблюдении плана. В любом случае, Одсли Кинг досталось меньше, чем надо: едва жидкость попадала ей на язык, она начинала стонать и отворачивалась с ловкостью и упрямством инвалида, который боится заснуть, потому что уверен, что может уже никогда не проснуться. Почти все вино стекло по щеке, однако кое-что она проглотила. Результат был кошмарный. Женщина на мгновенье села, вытянулась в струнку и, по-прежнему не открывая глаз, внятно произнесла:

— Lesmorts, les pauvre mortes, ont de grand doleurs… [23] Майкл?