Ночной дозор - читать онлайн книгу. Автор: Сара Уотерс cтр.№ 68

– Вот то-то и паршиво. Парню в его шкуре нельзя шалопайничать. Будь он холостяком, другое дело, можно и рискнуть; на худой конец, выскочила бы замуж раньше, чем намеревалась.

– Так говоришь так, словно это можно просчитать, спланировать – вроде покупки спального гарнитура! – горестно сказала Вив. – Ты же знаешь, как у нас с ним. Сама только что говорила про удачу. Он женат на другой, потому что ему ужасно не повезло, вот так неудачно совпало. Бывает, что ничего не поделаешь, все так, как оно есть.

– И так оно будет продолжаться годами и годами. Благодарю покорно: он весь из себя грандиозный, а как с тобой?

– Нельзя так думать. Никто так не думает! Завтра мы все можем умереть. Надо брать, чего хочется, верно? А чего взаправду хочется? Сама не знаешь. У меня больше ничего нет, кроме Реджи. Если б его не было... – Голос Вив треснул. Она достала платок, высморкалась и, помолчав, сказала: – Он дарит мне радость, ты же знаешь. И смех.

Бетти наконец отыскала зажигалку и прикурила.

– Однако сейчас тебе не до смеха.

Вив смотрела на выскочившее пламя, мигнула, когда оно вновь исчезло в темноте, и ничего не сказала. Почти не разговаривая, они сидели, пока окончательно не замерзли; тогда устало сцепили руки и поднялись.

Они еще шли по скверу, когда завыли сирены.

– Вот, извольте, – сказала Бетти. – Это положило бы конец всем твоим проблемам – хорошая толстая бомба.

Вив посмотрела на небо.

– Боже мой, это правда. И никто бы, кроме тебя, не знал.

Прежде она не задумывалась, сколько тайн война поглощает и хоронит в пыли, тьме и молчании. Бомбежки представлялись злом, которое лишь со всего срывает покров. Поглядывая на небо, они шли к общежитию, и Вив говорила себе: пусть рыщут прожектора, пусть прилетят самолеты и залают зенитки, пусть разверзнется ад...

Но когда где-то на севере Лондона ударили первые залпы орудий, она забеспокоилась и потащила Бетти быстрее; даже в своем злосчастье Вив боялась бомбежки и боли и все же не хотела умирать.

* * *

– Эй, Ганс! – двумя часами позже орал в окно Джиггс. – Фриц! Давай сюда! Сюда, мать твою!

– Заткнись, Джиггс, дерьма кусок! – раздался чей-то голос.

– Сюда, Ганс! Я здесь!

Джиггс прослышал, что из разбомбленной тюрьмы выпустили всех заключенных, кому оставалось сидеть меньше полугода; его срок заканчивался через четыре с половиной месяца, и потому в каждый налет он подтаскивал к окну стол и с него призывал немецких пилотов. Дункан заметил: если бомбили близко, эти вопли всерьез нервировали – тогда Джиггс представлялся огромным магнитом, притягивающим самолеты с бомбами и пулями. Впрочем, сегодня отдаленная бомбежка никого особо не беспокоила. Временами мягко бухало, вспышки на миг разжижали густую темень, да по небу шарили прожектора. Другие заключенные тоже влезли на столы и перекликались о всякой ерунде, прорываясь сквозь вопли Джиггса.

– Баран! Эй, Баран, ты мне полкроны задолжал, сучий потрох!

– Мик! Здорово! Чего делаешь?

Надзирателя, который заставил бы их замолчать, не было. Едва начался налет, все охрана спустилась в укрытие.

– За тобой должок!..

– Мик! Эй, Мик!

Чтобы услышать друг друга, заключенные орали до хрипоты, ибо порой собеседники общались с разных концов корпуса, их разделяло пятьдесят камер. Дункану даже нравилось лежать и слушать эти вопли – будто в темноте крутишь настойку радиоприемника; он умел отключиться от голосов, когда они начинали раздражать. А вот Фрейзер каждый раз приходил в бешенство. Сейчас, к примеру, он ворочался, кряхтел и матерился. Затем привстал и кулаком разровнял ухабы тюфяка, набитого конским волосом. Подтянул одежду, для тепла уложенную поверх одеяла. В темноте Дункан его не видел, но угадывал его движения по колебаниям рамы шконок. Когда Фрейзер тяжело улегся, шконки с легким стоном и скрипом качнулись из стороны в сторону, точно койки кубрика. «Мы будто матросы», – подумал Дункан.

– Ты мне полкроны должен, пиздюк!

– О господи! – Фрейзер вновь подскочил и яростно взбил тюфяк. – Неужели помолчать не могут! Заткнитесь!!! – заорал он, саданув кулаком в стену.

– Без толку, – зевнул Дункан. – Им не слышно. Они сейчас Стеллу доводят, послушай.

Кто-то выкрикивал:

– Стел-ла! Стел-ла!

Кажется, это был Пейси из второй зоны.

– Стел-ла! Я кое-что про тебя знаю... В бане я видел твою манду! Твою шахну видел! Она черна, как ночь!

Другой зэк присвистнул и рассмеялся:

– Ну ты, на хер, поэт, Пейси!

– Будто черная крыса с перерезанной глоткой! Словно толстые мамкины губищи спрятались в папашиной бородище! Стел-ла! Чего молчишь-то?

– Не может ответить, – раздался другой голос. – Строчит мистеру Чейсу!

– Чейсу сосет, – крикнул третий, – а Браунинг засаживает сзади! На все руки, на хер, мастерица!

– Замолчите, противные! – возник новый голос. Это была Моника из третьей зоны.

Пейси переключился на нее:

– Мо-ни-ка! Мо-ни-ка!

Засим последовали «бум!» далекого разрыва и вопль Джиггса:

– Ганс! Фриц! Адольф! Валяй сюда!

Фрейзер застонал и перевернулся на подушке.

– Сволочи! – буркнул он. – Достали уже!

В довершение всего кто-то запел:

– Голубые одежды были знаком надежды... Ты снилась вся в голубом...

Певца звали Миллер. Он сидел за нечто вроде рэкета ночного клуба. Миллер всегда пел с невероятной проникновенностью, будто с эстрады мурлыкал в микрофон. Услышав его голос, зэки со всех этажей взвыли:

– Вырубите его на хер!

– Миллер, паскуда!

В соседней с Дунканом камере чем-то заколотил по полу Куигли – вероятно, солонкой.

– Заткнись, дерьмо собачье! – ревел он. – Миллер, разъебай!

– Ты снилась вся в голубом...

Миллер продолжал петь, перекрывая возмущенные вопли и отдаленный гул бомбардировщиков; как назло, песня была мелодичной. Один за другим зэки стихли, будто заслушались. Чуть погодя даже Куигли отбросил солонку и перестал реветь.

Я помню твой голос и наши объятья,

И вкус твоих губ готов был познать я.

Но ты вдруг исчезла, а я пробудился

И понял – твой образ мне только приснился.

Фрейзер тоже затих и приподнял голову, чтобы лучше слышать.

– Черт возьми, Пирс, – сказал он. – Вроде бы я даже танцевал под эту мелодию. Точно, танцевал. – Фрейзер снова лег. – Наверное, потешался над дурацкими словами. А сейчас они кажутся офигительно к месту, правда? Надо же, чтоб попсовая песенка в исполнении Миллера так верно передавала желание.