Бархатные коготки - читать онлайн книгу. Автор: Сара Уотерс cтр.№ 48

Может, именно в эти минуты Уолтер с Китти бродили по улицам Франции или Италии; может, он склонялся, трогая ее, как я трогала себя; может, они целовались, может, лежали в постели… Об этом я думала уже сотни раз, плача и кусая себе губы, но теперь я глядела на фотографию и чувствовала, что горе мое застыло, как застыло сердце от ярости и обиды. Они шли вместе, и весь свет им улыбался! Они обнимались на улице, и прохожие смотрели весело! Я же все это время жила тусклой жизнью червя, лишенная радостей и покоя.

Мокрая, не обращая внимания на брызги, я встала из ванны и снова взяла в руки фотографию, но на сей раз смяла ее. Вскрикнула, сделала шаг — я уже не металась в отчаянии по комнате, я словно бы пробовала свои новые члены, чувствуя, как во всем теле играет жизнь. Распахнула окно и высунулась в темноту — в лондонскую ночь, что никогда не бывает непроницаемой, с ее звуками и запахами, от которых я так долго себя отгораживала. Вернусь, думала я, в город, вернусь на свет божий, слишком долго они держали меня взаперти!

Но как же испугали меня наутро суетливые и грязные лондонские улицы, как ослепили и оглушили! Я прожила в Лондоне полтора года и считала его своим домом. Но прежде я ходила по городу пешком с Китти или Уолтером, а чаще не ходила, а ездила в каретах и кебах. Теперь же, хотя я ради приличия позаимствовала у Мэри шляпку и жакет, у меня было такое чувство, словно я пробиралась по улицам Клеркенуэлла голой. Частично мои страхи объяснялись тем, что за каждым углом мне мерещился кто-нибудь из моей прежней жизни, а то и того хуже — сама Китти, улыбающаяся, с Уолтером под руку. От страха я спотыкалась и шарахалась в стороны, навлекая на себя еще худшие, чем раньше, насмешки и ругательства. От этих жгучих, как крапива, выкриков меня бросало в дрожь.

И, как в прошлый раз, на меня глазели, меня окликали — дважды или трижды даже хватали за руки и лапали — мужчины. Этого тоже не случалось в моей прежней жизни; наверное, чтобы идти без помех, нужно было нести в руках ребенка или поклажу, иметь озабоченный вид или смотреть в землю. Я же, как было сказано, ступала неровно, глазела по сторонам, и в этом мужчинам чудилось приглашение…

Приставания я воспринимала так же, как ругательства: меня трясло. Вернувшись к миссис Бест, я закрыла дверь на замок, легла на вонючий матрас и расплакалась. Я думала, мне открывается новая жизнь с новыми надеждами, но город, вместо того чтобы приветствовать, меня оттолкнул. Хуже того, он меня напугал. Как я это выдержу, думала я. Как буду жить? У Китти теперь был Уолтер, Китти была замужем! А я осталась бедной и одинокой, и некому было обо мне позаботиться. Я была одинокой девушкой в городе, расположенном только к джентльменам и их возлюбленным, в городе, где на одинокую девушку все таращились.

В то утро я в этом убедилась. Я могла бы понять это и раньше, из тех песен, которые пела вместе с Китти.

Так часто я небрежно расхаживала по сценам Лондона в мужском костюме, теперь же пугаюсь выйти на улицу из-за своей принадлежности в женскому полу — какая жестокая в этом виделась ирония! Вот бы быть мальчиком, думала я горестно. Вот бы мне быть настоящим мальчиком…

Тут я вздрогнула и села. Мне вспомнилось, как Китти сказала тогда в Стамфорд-Хилле: «Ты слишком похожа на мальчика». Вспомнились слова миссис Денди, когда она увидела меня в брюках: «Она слишком настоящая». И бывший на мне тогда костюм из голубой саржи (его вручил мне Уолтер накануне Нового года) — вот он здесь, под кроватью, засунут в непромокаемый мешок вместе с другими костюмами из «Брита». Я вытащила мешок и моментально вывалила на пол все его содержимое. Наряды лежали со всех сторон, невероятно красивые и яркие на фоне бесцветной комнаты; все тона и фактуры моей прежней жизни, со всеми запахами и мелодиями мюзик-холла, со всеми моими прежними страстями, запрятанными в швах и складках.

Я затрепетала, опасаясь, что под наплывом воспоминаний вновь расплачусь. Я начала было запихивать костюмы обратно в мешок, однако набрала в грудь воздуха и приказала рукам не дрожать, а глазам — высохнуть. Руки мои легли на грудь, на ту тяжесть и темноту, что так укрепили мои силы.

Я нашла голубой костюм из саржи и встряхнула. Он ужасно помялся, но в остальном не пострадал от заключения в мешке. Примерила, с рубашкой и галстуком. Я так исхудала, что брюки на талии болтались; бедра у меня сделались еще уже, груди почти не осталось. Только дурацкий приталенный пиджак не давал мне выглядеть как юноша, но вытачки на нем, как я увидела, зашили, не разрезая. На каминной полке лежал нож для хлеба; схватив его, я стала распарывать швы. Скоро пиджак обрел прежний, свойственный мужской одежде покрой. Теперь постричь волосы, подумала я, раздобыть пару настоящей мужской обуви, и ни один прохожий на улицах Лондона — даже сама Китти! — не заподозрит во мне девушку.

* * *

Прежде чем осуществлять этот дерзкий план, необходимо было, разумеется, выполнить два условия. Прежде всего следовало заново пообвыкнуться в городе: еще неделю я каждый день бродила в районе Фаррингдон-роуд и собора Святого Павла и только после этого перестала вздрагивать от шума, давки и бесцеремонных мужских взглядов. И еще, если я действительно собираюсь разгуливать в мужском костюме, нужно было где-то переодеваться. Я не хотела изображать из себя мужчину все время, не хотела пока и отказываться от комнаты у миссис Бест. И в то же время мне было понятно, как она выпучит глаза, если в один прекрасный день я предстану перед ней в брюках. Не иначе решит, что я сошла с ума, позовет врача или полицейского. И уж конечно, выставит меня за порог, и я снова останусь без крыши над головой. Этого мне совсем не желалось.

Мне требовалось что-нибудь не в Смитфилде; требовалась, наверное, гардеробная. Но, насколько я знала, гардеробные не сдавались внаем. Девицы легкого поведения с Хеймаркета, как я понимаю, переодеваются в общественных уборных на Пикадилли: гримируются над раковиной, в кричащие наряды облачаются за закрытой на задвижку дверцей. Прием этот показался мне разумным, но в моем случае непригодным: если кто-нибудь увидит меня выходящей из дамской уборной в мужском, из саржи и бархата, костюме и шляпе-канотье, мой план провалится.

Решение нашлось в Уэст-Энде, и в той же среде. Заходя все дальше, я начала каждый день посещать Сохо; там мне бросилось в глаза несчетное количество домов с вывесками: «Сдаются на час койки». Сперва я по наивности удивилась: кому придет в голову снять койку, чтобы проспать всего лишь час? Потом, разумеется, поняла: никому; комнаты предназначаются для девиц, что приводят туда клиентов; койка им в самом деле нужна, но не для сна. Однажды я пила стоя кофе у входа в переулок вблизи Берик-стрит и наблюдала за дверью одного из таких домов. Через порог беспрерывно сновали туда-сюда мужчины и женщины, и никто не обращал на них ни малейшего внимания, кроме старухи в кресле у входа, принимавшей плату, да и та, сосчитав монеты и вручив посетителям ключи, теряла к ним интерес. Наверное, если б к порогу пригарцевала цирковая лошадь, никто бы не оторвался от дел, чтобы проводить ее взглядом, — знай плати и езжай себе дальше.

И вот вскоре я, с костюмом в сумке, явилась в этот дом и спросила комнату. Старуха оглядела меня с невеселой улыбкой, но, получив шиллинг, сунула мне в руку ключ и кивком указала на темный коридор. Ключ был липкий, ручка двери — тоже, да и весь дом наводил ужас: сырой, вонючий, стены тоненькие, как бумага. Пока я распаковывала сумку и приводила в порядок костюм, мне было слышно все, что делалось в соседних комнатах, а также выше и ниже этажом: бормотанье, шлепки, смешки, скрип матрасов.