Тонкая работа - читать онлайн книгу. Автор: Сара Уотерс cтр.№ 3

— Но, мистер Иббз! — восклицал он. — Да к вам от Лондонского моста и то дороже было добраться. Давайте по-честному.

Но мистер Иббз в это время уже стоял у кассы и отсчитывал шиллинги, выкладывая их на стол: один, два, три... И бывало, замирал с четвертым в руке. Вор замечал блеск серебра: у мистера Иббза все монеты были всегда надраены, как раз на такой случай — и это было все равно что показать гончей зайца.

— А пять никак нельзя, мистер Иббз?

Мистер Иббз поднимал на него свои честные глаза и пожимал плечами:

— Я бы с радостью, сынок. С превеликой радостью. Если б ты и впрямь принес что-нибудь из ряда вон, я бы в долгу не остался. Но это, — и он указывал на россыпи шелка, ассигнаций или блестящей меди, — это все одна мишура. Этак я сам себя обворую. Или ты хочешь, чтобы я вырвал кусок хлеба у малюток миссис Саксби?

С этими словами он вручал вору его шиллинги, тот прятал их в карман, застегивал жилет и кашлял — или утирал нос.

И тогда мистер Иббз, похоже, менял гнев на милость. Он вновь подходил к кассе:

— Ты не голоден, сынок? Небось сегодня ничего еще не ел? — спрашивал он по-отечески.

Вор, как правило, отвечал:

— С самого утра ни крошки.

Тогда мистер Иббз вручал ему шестипенсовик и строго-настрого наказывал потратить его на завтрак, а не ставить на лошадь, и вор отвечал что-нибудь вроде:

— Золотой вы человек, мистер Иббз, просто золотой.

Имея дело с такими людьми, мистер Иббз выручал по десять-двенадцать шиллингов чистой прибыли, и все из-за того, что казался честным и справедливым. Потому что, разумеется, все, что он говорил о тряпках или о подсвечниках, была чистая чепуха: на такие вещи у него глаз наметан, можете быть спокойны. Когда дверь за спиной вора закрывалась, мистер Иббз подмигивал мне. Потирал руки и вообще заметно оживлялся.

— А теперь, Сью, — говорил он, — не могла бы ты почистить все это, чтоб блестело? И еще можно тебя попросить — если, конечно, у тебя есть свободная минутка и если миссис Саксби не потребуется твоя помощь, — не могла бы ты взять эти утиралки и поработать над вышивкой? Только тихонечко, очень осторожно, маленькими ножничками или булавочкой: это ведь батист, видишь? Если сильно дернуть, будет дырка...

Думаю, так я и выучила весь алфавит: не записывая буквы, а спарывая их. Как выглядит мое собственное имя, я узнала, когда мне в руки попался платок с вышивкой «Сьюзен». Но что касается чтения, то у нас в обиходе этого не было. Миссис Саксби смогла бы прочесть что-нибудь в случае крайней необходимости, мистер Иббз умел читать и даже писать, но остальные обитатели нашего дома... Для нас это было все равно что... ну, скажем, говорить на иврите или делать сальто-мортале: может, это и нужно кому, например евреям или циркачам — они этим живут, а нам-то зачем?

Так мне тогда казалось. Хотя цифры я тоже выучила. Выучила, считая монеты. Хорошие монеты мы, разумеется, оставляли себе. Фальшивые слишком блестят, и их требуется натереть ваксой и жиром, прежде чем пускать дальше. Этому я тоже научилась. Шелк и лен нужно было умело постирать и погладить, чтобы вещи выглядели как новые. Драгоценности я оттирала до блеска обычным уксусом. На серебряной посуде мы ели, но лишь один-единственный раз, потому что на ней были вензеля и клейма, и после такого ужина мистер Иббз всегда собирал кубки и чаши и переплавлял их в слитки. То же он проделывал и с золотыми и оловянными вещами. Он не рисковал, в этом и было главное его достоинство. Вещи, попадавшие в нашу кухню в одном обличье, покидали ее преображенными до неузнаваемости. И хотя поступали они с парадного хода, со стороны Лэнт-стрит, — уходили от нас совсем другим путем: с черного хода. Улицы там никакой не было. Был лишь узкий крытый проход и тесный темный дворик. Когда попадаешь туда, кажется, что ты в западне. Однако выход был, надо только знать, где искать. Оттуда можно было выбраться в тесный проулок, а затем — на извилистую мрачную улочку на задворках, за которой виднелись арки железной дороги. Под одной из этих арок — сейчас уж не помню под какой — начиналась еще одна темная улочка, по ней, если вам нужно незаметно смыться, можно в два счета пробраться к реке. Несколько наших знакомых держали там лодки. На этих кривых улочках вообще жили сплошь свои люди — скажем, племянники мистера Иббза, которых я называла кузенами. С ними мы и сплавляли дальше по всему Лондону покражу, попадавшую к нам в кухню. Мы вообще могли сплавить что угодно, причем вы и глазом бы не успели моргнуть, честно. Могли даже лед перепродать в августовскую теплынь — он бы и подтаять не успел. Даже солнечный свет в погожий день с легкостью бы перепродали — у мистера Иббза и на него нашлись бы покупатели.

Короче говоря, почти все, попадая в наш дом, выносилось с черного хода, причем молниеносно. И только одно застряло надолго, не примешавшись к общему потоку уплывающих с черного хода вещей, — то, чему мистер Иббз и миссис Саксби, похоже, не хотели давать цену.

Я говорю, разумеется, о себе.

И за это надо бы поблагодарить мою мать. С ней связана трагическая история. Она явилась на Лэнт-стрит под вечер, было это в 1844 году. Пришла она «тяжелая тобой, милая девочка», как говаривала миссис Саксби, — поначалу я это понимала так, будто моя мать принесла меня к ним то ли завернутую в тряпицу, то ли в потайном кармане под широкими юбками, то ли зашитую в подкладке пальто. Потому что я знала: она была воровка. «И какая воровка! — закатывала, бывало, глаза миссис Саксби. — Отчаянная! И притом красавица!»

«Правда, миссис Саксби? Блондинка?»

«Светлее тебя, худенькая, совсем как ты, лицо такое тонкое и бледное, как бумажка. Мы отвели ее наверх. Никто, кроме меня и мистера Иббза, не знал, что она здесь: так она сама хотела. Сказала, что за ней охотятся полицейские, аж четыре отряда, и если найдут, то повесят. За что? За воровство. Но я думаю, дело обстояло гораздо хуже. Она была тверда как кремень, потому что когда рожала тебя, то ни разу даже не пикнула, ни слезинки не выдавила. Только глянула на тебя, поцеловала в маковку, а потом дала мне шесть фунтов за то, чтобы я подержала тебя здесь, — все монетки золотые, и ни одна не фальшивая. Сказала, что ей нужно доделать одно дело — и тогда, мол, она разбогатеет. Собиралась вернуться за тобой, как только заметет следы...»

Так преподносила мою историю миссис Саксби, и каждый раз в конце рассказа голос ее становился глухим и в нем появлялись дрожащие нотки, а на глаза наворачивались слезы. Потому что она ждала мою мать, а та все не приходила. Зато вскоре кто-то принес плохую весть. Дело, сулившее матери обогащение, обернулось против нее. Какой-то мужчина, пытавшийся спасти свои ценности, был заколот. Ножом моей матери. Ее дружок донес на нее. И полиция ее поймала. Месяц мать просидела в тюрьме. А потом ее повесили.

Повесили как убийцу, на крыше городской тюрьмы. Миссис Саксби смотрела на казнь из окна той комнаты, где я появилась на свет.

Отсюда очень красивый вид — говорят, самый красивый во всем южном Лондоне. Люди даже платили нам, только чтобы поглядеть из этого оконца в день казни. Все другие девчонки визжали, когда дверца люка с треском падала, я же — никогда. Ни разу даже не вздрогнула и не зажмурилась.