Небесные Колокольцы - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Мареичева, Максим Макаренков cтр.№ 54

— Ясно, — кивнул старший лейтенант. — Значит, так. Ваша задача: пройти через двор, постучать. Если хозяин откроет, разговорить, узнать, нет ли кого в доме. Если не открывают, возвращаетесь сюда, ждете моих указаний. При малейшем подозрении — слышите, малейшем, пусть хоть мышь заскребет, — отходите. Понятно?

— Понял, чего уж там, — шмыгнул носом участковый и передвинул кобуру с табельным пистолетом так, чтобы сподручнее было доставать.

Свою группу Ковальчук разбил на две тройки и отправил обходить лачугу с разных сторон. Первая тройка, по мысли старлея, должна была зайти в тыл и перекрыть подозреваемому пути отступления. Остальных Ковальчук тоже расставил, как мог, исходя из своего опыта, после чего сосредоточился и потянулся мысленным зрением к ветхому молчаливому домишке.

И тут же в ужасе открыл рот, чтобы, послав к чертям всякую маскировку, заорать участковому: «Назад! Бегом назад!»… Но не успел.

Дом и двор переливались густым черным глянцем, из которого во все стороны выстреливали тонкие острые иглы. И прежде чем Ковальчук успел издать хотя бы один звук, глянцевая чернота раскололась — и из нее стремительно вылетел ослепительный оранжевый сгусток косматого пламени.

Участкового испепелило в долю секунды. Сгусток ударил в забор и растекся по нему ревущей огненной стеной, из-за которой в разных направлениях вылетели еще три огненные бомбы, разорвавшиеся там, куда старший лейтенант отправил своих людей.

Огненный ад набирал силу. Ревело пламя. Люди сгорали, оплывая, словно черные свечи, поставленные в честь жестокого смертоносного божества. Ковальчук оглянулся, махнул рукой остолбенелым постовым и наконец заорал:

— Назад, все назад!

Но было поздно.

Земля позади взорвалась, массы глинистой грязи взлетели в воздух, словно сработал адской силы заряд взрывчатки, заложенный в виде неправильной петли. По грязной раскисшей земле прошла трещина, развалился забор дома напротив. Домишко со скрежетом раскололся, точно грецкий орех, и из трещины ударило холодное зловоние.

Поднялся ветер, с каждой секундой он крепчал и вскоре достиг ураганной силы. Ковальчук стоял, согнувшись пополам, зачем-то придерживая рукой фуражку, и все старался нащупать того, кто засел в доме. Нащупать, ударить в него всей силой, всем умением… Вот! Вот он!

— Ковальчук! — хрипела рация голосом Ворожеи. — Мать твою, Ковальчук, уводи всех, преследование отменяется! Ответь!

Со стороны дома, разметывая остатки забора, выстрелили новые огненные полотнища. Одно из них попало в стоявший неподалеку бревенчатый сарай, и в воздух взлетели бревна, щепки, горящие обломки крыши. Одно из бревен обрушилось на стоявшего поблизости постового, вдавило в землю, сломало, как куклу.

Ковальчук закричал от ужаса, падая на колени. Лейтенант чувствовал, как его тренированное сознание сминает, расчленяет, препарирует, стараясь высосать все, до чего можно только дотянуться, кто-то очень холодный и могущественный. Он ощущал волну нечеловеческой равнодушной ярости, которой было удостоено само мироздание, все, что окружало людей. Да и Тот, Кто смотрел на это с Небес, тоже был личным врагом неизвестного. А лейтенант в этой вражде был насекомым, ничтожеством, маленькой помехой на пути к неведомой цели, ради которой можно пойти на все. «Когда колесница направлена ко благу, то возница не отвечает за раздавленных червей», — произнес чей-то бесцветный голос. Старший лейтенант не знал, правда ли он это слышит или просто вспомнилась слышанная когда-то фраза.

Он и чувствовал себя червяком, ничтожеством, покорно ждущим великолепного сверкающего колеса. Вся его жизнь превращалась в ненужное, серое ничто, и самым ярким пятном в нем была эта колесница. Ему нестерпимо хотелось хоть как-то приобщиться к ее великолепию. Позволить раздавить себя, самому лечь в грязь… И рассказать все, что он знает о преследовании, о своих догадках, о том, почему он, ничтожная мокрица, посмел оказаться на пути Возничего.

«Говори! Говори!» — снова и снова слышался проклятый голос.

Невероятным последним усилием Ковальчук сумел на долю секунды остановить это разрушение, грабеж и распад своей личности, но сопротивляться дальше сил уже не было. Отработанным движением старший лейтенант выхватил пистолет из кобуры, приставил к нижней челюсти и нажал на курок.

* * *

Дольше всех прожил немолодой матерый опер Никита Васильевич Хорошев. Он дожил до своих лет не столько благодаря смелости или острому уму, сколько благодаря невероятному чутью на опасность. Операция инквизиторов, к которой его припахали, не нравилась Васильичу с самого начала. Деваться было некуда — пошел как миленький, но когда его и еще двоих отправили обходить халупу слева, старался держаться чуть позади, а потому первый огненный шар, прилетевший со стороны дома, задел его только краем. Хорошев взвыл, завалился назад, в кучу прелой травы и листьев и, пытаясь вдохнуть куда-то вдруг девшийся воздух, успел увидеть, как огонь поглощает его напарников.

Потом пришли тишина и боль.

Хорошев неподвижно лежал на спине и смотрел в очень высокое серое небо. Боль приходила волнами, достигала немыслимой силы и переходила во что-то настолько невероятное, что не оставалось слов, чтобы это назвать. Хорошев ждал, когда очередная волна затопит его и можно будет умереть, а пока кричал.

Точнее, это ему казалось, что он кричит. Сожженная гортань и обгоревшие легкие не могли уже исторгнуть ни звука.

Так прошла вечность в аду — и вдруг он увидел человека. Невысокий пожилой мужчина в поношенном, со свисающей сзади подкладкой, пиджаке, шел к нему через двор, аккуратно обходя обугленные обломки дерева и человеческие тела. Хорошеву почудилось, что на уровне плеч мужчины чуть подрагивали в воздухе… Крылья? Нет, рыбы! Две серебристые рыбки зависли у него над плечами и чутко поводили головными плавниками, словно прислушиваясь к безмолвным приказам. Бред. Это он от боли бредит…

Мужчина повернул голову и взглянул на Хорошева. Одна из рыбок стремительно метнулась к умирающему, расплываясь в блестящий мазок, и легонько уколола в сердце, после чего пришла долгожданная прохладная темнота.

* * *

Мертвым неподвижным взглядом смотрел Воронцов на развороченную сожженную землю. Перед глазами порхала бабочка. Веселая желтая бабочка, порхающая в густом, полном черного жирного дыма июльском воздухе.

Она прилетела из того дня, что он старательно хоронил, вычеркивал, вытравливал из памяти…

Гарью тянуло оттуда, где застыли бесформенные глыбы, еще недавно бывшие тремя имперскими «тиграми».

Только что уши разрывал пронзительный вой горящей заживо пехоты и кошмарный аккомпанемент рвущихся внутри танков боеприпасов. А сейчас, в оглушительно звенящей тишине, Владиславу самым громким звуком казался шелест крыльев нестерпимо желтой бабочки.

Низко нависшее небо грозилось вот-вот разразиться дождем, вздыбленная и закаменевшая в колдовском огне земля нетерпеливо ждала прохладных струй, что омоют ее, успокаивая и залечивая раны. В преддождевом влажном воздухе особенно остро чувствовался запах жженого тряпья и сладковатое зловоние горелого мяса.