Алла собралась снова расплакаться, и Виталик спросил:
— Ну и что? Он ведь ничего тебе не сказал, куда и зачем. А главное — как? У них что, дедушкина инвалидная коляска с фотонным двигателем?.. А что, здорово бы вышло, представь: старик садится, они оба встают на запятки и — фр-р-р! — улетают по небу, а сзади полоса, как от реактивного самолёта…
— Да не в том дело! — Алла выгнула рот подковой. — Мне нельзя доверять секреты — вот что! А я всегда думала, что можно…
— А-а! Так ты Тинке всё разболтала, — догадался мальчик. — Что Вальтер, по которому она сохнет, уезжает. А она их подкараулила, языком уболтала, да и утекла с ними! Наверное, когда они на коляске улетали, она у дедушки на коленях сидела. Больше-то вроде негде…
— Дурак набитый! — неуклюже выругалась Алла. — Как ты не понимаешь! Это же опасно!
— А то здесь сейчас не опасно, — не обидевшись, пожал плечами Виталик. — Откуда ты взяла, что с немцами страшнее будет, чем с нами?
«Почему я решила, что нравлюсь ему?
Что ему, если как следует подумать, могло во мне понравиться?
Не говорю ни по-английски, ни тем более по-немецки. А если бы и говорила… О чём ему со мной беседовать? Я же ни фига не знаю. Даже у Алки с Гюнтером какие-то темы находились. Что-то она мне там грузила про Гитлера и неонацизму кажется. Спрашивала, что я думаю. А я про это ничего не думаю. И не думала никогда, врать не буду. Все эти мульки — фашизм там, антифашизм, неонацизм… Полный отстой для мрачных дебилов, которые просто не умеют прикольно повеселиться. Вроде здешних тёток с дядьками, которые приехали ловить инопланетян и снежных человечков. Гринписовцы тоже зануды ещё те, но даже они и, то интересней. Они хоть природу охраняют, это в конце концов полезно, наверное.
Вальтер с Гюнтером казались совсем не такими…
Бяка, а вот скажи: может так быть, что они как раз правильные, а это мы с тобой и все наши — не такие?
И надо как-то видеть совсем по-другому, о чём-то другом думать, что-то другое делать…
Или не может?
Я что-то не очень понимаю.
Жалко, ты этого письма не получишь и ничего не сможешь ответить. Только мне всё равно надо с кем-то поговорить… Ни сумасшедшая Алка, ни наркоша Кирилл, как ты понимаешь, для этого не подходят.
Как назло, всё было очень красиво. Почти как в фильме „Голубая лагуна“, ну, если бы его снимали на севере. Цветы иван-чая, синее небо, море с белой каймой тихо шипело, можжевельники, как зелёные свечки… Он меня просто вежливо послал. Настолько-то я любой язык понимаю. Хоть папуасский.
У них есть какое-то дело. Причём опасное. Какое дело?! Что за опасность? Кирилл считает, дряхлый дедушка Золлингер когда-то здесь воевал. Ладно, пускай воевал. Хочет перед смертью навестить места боевой юности? Тоже нормально, в фильмах часто такое показывают, хотя я про войну и не люблю смотреть. А фишку с рыбалкой они придумали, потому что дальше там погранзона, даже на нас, русских, тётя Сандра пропуска оформляла. Вальтер с Гюнтером старика сопровождают, чтобы он мог… Чего мог-то? Ладно, допустим, не догоняю. Но мы-то с Вальтером тут при чём?
Нет, Бяка, всё не так, конечно, это я сама себе зубы заговариваю. Просто Вальтеру до меня никакого дела нету. И не было никогда. Я, дура, сама себе сказочку придумала. С самого начала. И теперь мне надо из всего этого как-то выбираться. Я вывернусь, я всегда выворачиваюсь, ты ведь в меня веришь, Бяка? Знаю, что веришь, и мне от этого уже прямо сейчас легче становится. Дружба всё-таки — великая сила. Даже если друга нет рядом, всё равно — если знать, что он или она где-то есть и наверняка о тебе думает… Кстати: вот моя мама всё время обо мне думает, да и отец тоже. Наверняка оба мне добра желают. Почему ж мне от этого не легче, а тяжелее, а? Философская ведь, блин, мысль. Говорят, испытания, несчастная любовь и всё такое — от этого люди старше становятся. Может, просто я так взрослею, как ты думаешь, Бяка?
Хорошо, что тут на месте и без Вальтера со скуки не сдохнешь. Хотя вот загвоздка: если не хватает даже образованных мозгов моих пэрентсов, Барона и тёти Сандры, чтобы сообща всё просчитать и понять, то куда уж мне? А может, как раз я-то и разберусь? „Буратинка неотёсанная“, как папа говорит… По принципу „дуракам счастье“…
Ну ладно, спасибо, подруга, что выслушала. Листочек сохраню, может, тебе потом прикольно прочитать будет. Да и мне тоже. А теперь надо бы уже двигаться назад. Ночь здесь, конечно, весьма относительная, да по времени, кажется, уже утро. А то спохватятся меня и поднимут бучу без толку. Алка-то наверняка расколется, на то и был мой расчёт, когда я с Вальтером собиралась… Да ладно, чего уж теперь сопли размазывать…»
Рассветный ветер сдул с неба звёзды.
Тине, которая никогда не любила читать, почему-то казалось, будто она взяла в руки увлекательную книгу и открыла её на самой первой странице. Конец у книги мог оказаться любым — счастливым или печальным. Он ещё не был написан.
Тина раздула ноздри и вдохнула воздух, который пахнул тонко и звонко.
«Наверное, так чувствуют мир собаки», — почему-то подумала она.
Что-то должно было начаться. Уже началось.
Глава 16
РЕФЛЕКСИЯ
— Сандра, ты прости меня…
— За что, Мариша?!!
Александра, которая сидела, обхватив колени и свернувшись в небольшой камуфляжный клубочек, удивлённо подняла голову, и её лицо окрасил оранжевый отблеск костра.
— Я наезжала на тебя. Всю дорогу. Теперь, когда Кристина пропала, легко понять: это пустое.
— Да про что ты? — Александра искренне не понимала, хотя и видела уже, что в дело был пущен старинный и хорошо известный ей ритуал. Сейчас Марина начнёт в чём-то каяться, подсознательно надеясь таким образом отвести от пропавшей дочки беду.
Она не ошиблась.
— Ты понимаешь, — начала Марина, — у меня из головы не идёт, как они оба в студенческие годы за тобой ухлёстывали. И Барон, и особенно мой Соболь.
— Мариша, это было почти двадцать лет назад…
— Ну и что! Барон и сейчас на тебя облизывается.
— У него сейчас жена моложе меня на семнадцать лет.
— Как будто это имеет какое-то значение! Вы говорите на одном языке, понимаете друг друга с полуслова, у вас общие воспоминания юности… А с ней ему о чём говорить?
— Да ну тебя, Мариша, окстись! Наша якобы общность давно рассыпалась вместе со страной, в которой мы родились, и нашей общей юностью. Я — небогатая и одинокая, грызу свою физику, он — преуспевающий бизнесмен, у него имиджевая жена-красавица и фирма по производству и продаже какой-то измерительной аппаратуры…
— Да что у меня, глаз нет? Даже если ты сама уже, кроме формул своих, и не видишь ничего…