Ведьма говорила как-то безразлично, отстраненно, а Мире вдруг показалось, что в комнате сгустилась тьма и стало нестерпимо холодно.
– Как страшно… – негромко пробормотала она и вздрогнула, услышав собственный голос.
– Страшно? – усмехнулась ведьма. – А потерять единственную дочь – это не страшно? Видеть десятки убитых, твоих хороших знакомых, соседей – это не страшно? И знать, что еще сотни чужих людей также убиты в других деревнях…
– И это все он? – трепеща, спросила Мира.
– Да… Колдун сам дал мне Силу, он пробудил во мне Ненависть. Теперь я должна вернуть это ему. Таково правило: зло всегда будет наказано, так как оно порождает ненависть. Только так!
– Иногда ненависть можно победить добром, – едва слышно произнесла Мира.
– Добро? – ведьма усмехнулась. – Никакое добро не способно вернуть мне мою девочку.
– Месть тоже не вернет ее.
– Месть расставит все на свои места.
– На какие места?
– Месть дает успокоение.
Мира осуждающе покачала головой:
– Ты много старше меня, – сказала она, – и знаешь столько, что мне даже не представить. Но я думаю, что ты ошибаешься. Только смирение может принести успокоение, но не месть.
– Так говорят слабые, – фыркнула ведьма.
– Да, – согласилась Мира, – но именно в смирении сила слабых.
– У меня достаточно другой силы, – ведьма рывком встала на ноги, – чтоб оставить смирение прочим. И давай прекратим этот разговор. Нам незачем спорить.
– И все же, что ты будешь делать, если не сможешь найти колдуна? Тебе ничего не останется, как смириться.
– Я найду его, – твердо пообещала ведьма. – Он не сможет от меня убежать. Ему негде скрыться в этом мире.
Мира беспомощно развела руками.
Ночью ведьме привиделась Таура.
Девочка стояла возле большого мертвого дерева и плакала. Было темно, но все видно. Бесконечная каменистая пустыня простиралась от горизонта до горизонта, и – ведьма знала это – еще очень далеко за горизонт. Черное небо прорезали вспышки бешеных молний, но стояла такая тишина, что рыдания девочки, казалось, слышны за многие мили.
– Почему ты плачешь, дочка? – спросила ведьма, тронув ладонью ее светлые волосы.
Девочка подняла личико. Глаза ее были полны слез
– Потому что я должна убить человека, – ответила она.
– Кого? – удивилась ведьма.
– Старого однорукого Вигора, – сказала Таура.
– Но это я должна его убить.
– Нет, я. Ты только мое орудие. А убью его я.
– Ты не хочешь этого?
– Разве это как-то поможет мне? – сказала Таура голосом Миры. – Я все равно не смогу вернуться.
– Сможешь, – откликнулся кто-то третий.
Высокий черный человек, лицо которого было закрыто клубящейся тьмой, встал между девочкой и ведьмой.
– Кто ты? – спросила ведьма, отшатнувшись и вытянув перед собой сухую руку, похожую на мертвый сук.
– Я Хранитель Талисмана. Девочку можно вернуть, как и любого другого мертвого человека. Я способен сделать это. Хочешь?
Ведьма вдруг подумала, что возможно это уже не сон.
– Хочешь? – повторил человек. Тьма, скрывающая его лик, стала бледнеть. Из черноты проступил бледный овал лица – скулы, нос, провалы рта и глазниц.
И ведьма вдруг закричала, с ужасом понимая, что говорит что-то не то, что несет нечто совсем дикое, нелепое, страшное, но она уже не могла остановиться:
– Нет! Нет! Я хочу уничтожить колдуна! Я не хочу возвращать ее! Не хочу! Мне нужен только Вигор! Не она! Проклятый колдун! Мне не нужна моя дочь! Мне нужна месть! Месть!..
– Как хочешь, – равнодушно сказал черный человек, раскинул полы плаща, которые тотчас превратились в крылья, знакомо захохотал – «Серая птица!», – вспомнила ведьма, и мороз пробежал по коже, – присел, оттолкнулся ногами-лапами и взлетел прямо к беснующимся молниям. Миг – и он слился с черным небом. Ведьма умолкла на полуслове, опустила глаза.
Тауры не было.
Только сухое дерево, жуткое и одинокое стояло посреди каменистой пустыни.
Дерево и ведьма.
А над ними бушевала немая гроза.
Ведьма проснулась рано. Было темно.
Сон забылся, помнилась только плачущая Таура и сухое исковерканное дерево. И еще остался какой-то неприятный осадок на душе, непонятное чувство вины.
Спать не хотелось.
Ведьма встала. Тихонько, чтоб не разбудить хозяйку, оделась, наспех заправила постель.
Пора уходить. Через час рассветет.
Скрипнула рассохшаяся половица.
– Встала? – негромко окликнули ведьму с лавки.
– Спи. Я ухожу.
– Мне тоже пора вставать, – Мира выползла из-под большого вылинявшего полушубка, которым укрывалась вместо одеяла, спустила ноги на пол, заразительно зевнула. – Надо печь топить, а то совсем избу застудим. Холодные теперь ночи.
– Осень, – сказала ведьма. – Скоро зима. Мне надо торопиться.
– Каждый час на счету? – улыбнулась Мира.
– Именно.
– Хоть позавтракай.
– Не могу. Тяжело мне. Надо идти, так легче.
– Приснилось что-то? – догадалась Мира.
– Не помню.
– Бывает… Ну хоть в дорогу чего возьми, сейчас я соберу быстренько.
– Не надо. У меня все есть, – ведьма шагнула к дверям, потом вспомнила, остановилась: – Разве вот только спички…
– У меня нет, – развела руками Мира. – Я по старинке, искрами…
– Ну ничего, так обойдусь.
– Я провожу, – сказала Мира, накидывая полушубок на плечи.
Они вышли в сени, отодвинули засов и…
– Нет! – Мира отшатнулась от открывшеся двери. В глазах ее был ужас.
– Что? – Ведьма заслонила хозяйку собой, осторожно выглянула наружу, в сумрак.
Туман. Ничего не видно.
– Что? Кого ты увидела?
– Туман, – Мира отступила еще на шаг. В ее дрожащем голосе слышался панический страх. – Я боюсь его. С самого детства. В тумане умерли мои родители. Их убили маленькие уродцы…
– Вон оно что… – протянула ведьма, прикрыв дверь. – И ты тоже… Но не бойся, это обычная утренняя изморось.
– Я понимаю, – Мира несколько успокоилась. Взяла себя в руки, хотя было заметно, как напряжено ее лицо, как дрожат губы. – Я знаю, но ничего не могу поделать с собой. Я боюсь тумана. Не могу…
– Иди домой, – сказала ведьма. – Я найду дорогу. Чего ее искать?