– Не порти человеку настроение, – сказал Торро, испанец, севший за вредительство. Два года назад он слил из бака геликоптера часть топлива, и продал его. В результате тяжелый транспортник, на середине пути оставшийся без горючего, свалился на какой-то тихий городок в самом центре благополучной Европы. – Ведь были же случаи, когда наших выпускали из Зоны здоровыми и невредимыми. Вспомни, например, Рокко.
– Да. Только надо учесть, что он отсидел восемь лет из назначенных десяти. А кроме того, он каждый месяц ухитрялся переправить на свободу очередное прошение о помиловании, адресованное Лиге Наций и лично президенту Штатов. Да, Рокко был заметной фигурой. Его даже по ящику показывали несколько раз.
– И все же это реальный шанс отсюда выбраться, – сказал Хирург, один из местных старожилов. Он, вроде бы, когда-то был врачом. Но про свою медицинскую деятельность не вспоминал. На Черной Зоне он выполнял работу лагерного художника – медицинскими иглами накалывал заключенным татуировки.
– Не спорю, – сказал хмурый бригадир, заскорузлой ладонью поглаживая подлокотник кресла. – После таких операций отсюда, действительно, многие выходят.
– Вперед ногами? – попытался угадать Павел.
– Именно, – посмотрел на него Дизель. – Если только ноги целы останутся. Ты, наверное, не обратил внимание на то, кого отобрали на это задание. Ты ведь здесь совсем недавно, никого толком не знаешь.
– Тебя отобрали. Нас всех. Толстого Че и Черного Феликса.
– Все верно. Но я не об этом…
В бараке погас свет. Оставшийся без электричества телевизор захрипел как удавленник и погас. Заключенные дружно подняли головы, посмотрели на вспыхивающие под лучами прожекторов потолочные окна, ругнулись. Кто-то принес кривую свечу, вылепленную из топленого сала, зажег ее.
– Те, кого отобрали, – продолжил Дизель, – они все убийцы. Они все – все мы! – осуждены на большие сроки. Раньше нас посадили бы на электрический стул, расстреляли, либо же сделали смертельную инъекцию. В старые времена нас бы просто вздернули. А если бы вдруг патрон дал осечку, или веревка оборвалась, нас, наверное, пощадили бы – такие были обычаи… Ты понимаешь, о чем я? Догадываешься, что все это значит? Понимаешь теперь, что за дело нам предстоит?
Они все замолчали, слушая, как зловеще потрескивают фитиль свечи и остывающий телевизор.
– Казнь, – тихо ответил Самурай и, глядя на Павла, провел указательным пальцем себе поперек горла.
Глава 26
9.08.2068 (а может уже 10.08.2068)
Привет всем!
Сейчас ночь, почти ничего не видно, потому прошу прощения за налезающие буквы и неровные строчки.
Не знаю, удастся ли отправить это письмо. Надеюсь, что Колька в курсе, куда меня направляют, и найдет возможность со мной повидаться. Если нет, значит этот лист станет очередной записью моего дневника.
У меня появился шанс отсюда выбраться. Наверное, он ничтожен, но все же…
Завтра утром я покидаю Черную Зону. Нас посылают на какое-то задание. Дело, судя по всему, предстоит нелегкое. Но нам обещали сократить сроки заключения, а то и вовсе амнистировать.
Я надеюсь…
Странно – еще даже двух месяцев не прошло с того дня, как я прибыл на свой Форпост. Там началась моя служба в UDF. А сейчас кажется, что годы прошли с того момента. Годы, а не два месяца.
Сначала было так спокойно, даже скучно. А потом в какой-то момент все закружилось, замелькало, как в калейдоскопе. И я вдруг перестал владеть ситуацией. Я словно опавший лист – меня подхватило ветром и закружило, понесло куда-то.
Где я окажусь завтра? А через неделю? Через месяц?
Не знаю.
Но надеюсь, что рано или поздно я буду с вами.
Я надеюсь.
1
Их подняли рано, часа за два до общей побудки.
Сирена молчала. На улице было туманно, сумрачно и стыло. Облаченные в черный кевлар охранники, повесив на грудь автоматы «Скорпион» и держа в руках пластмассовые карточки с написанными именами и номерами, разошлись по баракам. Стараясь сильно не шуметь, они первым делом поднимали старших. Вместе с ними будили остальных заключенных. Тех, чьи фамилии были на карточках.
Павел проснулся оттого, что его трясли за плечо:
– Эй, русский, просыпайся, – шептал кто-то.
– Меня зовут Писатель, – пробормотал Павел, пытаясь разлепить веки.
– Вставай, вставай, – торопил голос. Что-то жесткое и холодное ткнулось в плечо.
Ствол.
Павел разом открыл глаза. Над ним стояли Дизель и охранник в маске. Зевающий Шайтан уже надевал штаны. Гнутый обувался. Рыжий, кряхтя, потягивался.
– Привет, – сказал Павел.
– Собирайся, – приказал мрачный Дизель и ушел будить остальных. Охранник остался стоять на месте. Их было здесь шесть человек – вполне достаточно, чтобы с разных точек контролировать все помещение.
Павел торопливо оделся, присев на краю разобранной постели, обулся. Встал, попрыгал на месте, помахал руками, покрутился, присел несколько раз, проверяя, нормально ли сидит одежда, не жмут ли ботинки, а заодно сгоняя остатки сонливости. Сунул руку в карман, нащупал там монетку, зажал ее между пальцами. В подошве ботинка было спрятано Жало – его Павел проверять не стал. Покосившись на охранника, немного помешкав, он отогнул угол матраца, достал свои бумаги, сунул их во внутренний карман.
– Что это? – строго спросил охранник.
– Бумаги.
– Покажи!
Павел, вздохнув, вытащил перевязанную тонкой бечевой стопку сложенных вдвое листов. Охранник отобрал их у него, развязывать не стал. Шевеля губами, попытался прочитать русские буквы, покрутил пачку бумаг так и этак. Нахмурился:
– Что здесь написано?
– Завещание.
– На каком языке?
– На русском.
– Ты русский?
– Да.
– Почему так много написано?
– У меня много родственников. Кроме того, мы, русские, не умеем писать коротко.
– Я, наверное, должен их у тебя забрать… – Охранник раздумывал недолго. – Не волнуйся, если что-то случится, мы позаботимся о твоем завещании. А если с тобой все будет нормально, я его верну.
Почему-то Павел сомневался, что получит назад свои записи. Скорей всего, их прочтут с помощью электронного переводчика, поймут, что на завещание это не похоже. Он попытался вспомнить, не упоминал ли в дневнике имя своего бывшего одноклассника. Письмо от родных, которое Колька перекинул ему через стену, Павел предусмотрительно спрятал под подкладку хэбэ.