Поезд преобразился.
Это был уже не экспресс, в который он садился, равно как и униформа проводника не походила на форму современного железнодорожника. Обе модели вышли из моды лет пятьдесят назад. А может, и раньше, потому что превращение далеко еще не завершилось. Когда Юлиан двинулся дальше и открыл следующую дверь, перед ним оказался не узкий проход с окнами на одной стороне и дверьми купе на другой, а единое открытое помещение на весь вагон. Деревянные скамьи располагались рядами друг за другом, а между ними оставался узкий проход. На скамьях сидели люди в старомодной одежде, а над их головами покачивались в сетках чемоданы и дорожные сумки. Итак, все началось сначала. Только на сей раз не Юлиан двигался сквозь время, а время выслало целые полчища минувшего, чтобы захватить его в плен.
Юлиан мог догадаться, что у него осталось всего несколько минут, прежде чем здесь появится Майк или кто-то из членов его банды.
Следующий вагон, в который он вошел, выглядел еще старомоднее. Углубляться в историю железной дороги было почти уже некуда. Видимо, это означало, что он близок к цели своего путешествия. Он никогда не любил долгие поездки по железной дороге, но эта оказалась слишком уж короткой.
Он быстро пересек и этот вагон, открыл дверь и сделал торопливый шаг в следующий.
Этот шаг чуть не стал для него последним. То, во что он ступил, уже не было вагоном. Он упал навзничь, головой ударился обо что-то твердое, и невероятный грохот колес оглушил его.
Придя в себя, он взялся за верхний край вагонетки и, пошатываясь, поднялся на ноги. Повозка, в которой он очутился, раскачивалась так сильно, что Юлиана замутило. Это был не железнодорожный вагон. То есть он катился по рельсам, но на этом всякое сходство с железной дорогой кончалось. Перед ним пролегала узкоколейка метровой ширины, по ней в гибельном темпе мчалась его одиночная вагонетка. Но узкоколейка и сама петляла, делая крутые повороты и изгибы, подъемы и спуски, и, если он не ошибался, они мчались прямиком к настоящей мертвой петле!
Вагонетка катилась по «русским горкам». И по таким фантастическим, каких он еще в жизни не видывал. Здесь не было ни опор, ни подвесок, рельсы просто висели в пустоте! А вагонетка неслась все быстрее и быстрее.
Весь мир сделал полное сальто, когда она домчалась до мертвой петли и началось низвержение. Юлиан зажмурил глаза в уверенности, что вагонетка вот-вот сорвется в бездну. Но вместо этого она плавно затормозила.
Юлиан не сразу открыл глаза. Перед ним, до самого горизонта тянулись рельсы, а далеко впереди маячил темный силуэт ярмарочной площади.
Вид был зловещий. Не светилось ни огонька. Вагончик приближался к темной части ярмарки — миру троллей.
Когда рельсы внезапно оборвались, Юлиан очутился перед стеклянным лабиринтом Рогера.
Он не успел выбраться из вагонетки, как дверь лабиринта открылась, и в освещенном проеме возник силуэт Кожаного в сопровождении приземистых фигур.
— Ну? — спросил Кожаный почти радостно. — Получил удовольствие? Неплохие «русские горки», а? Судя по твоему виду, ты не прочь прокатиться еще раз.
Юлиан наконец поднялся из вагонетки и послушно подчинился приглашающему жесту Кожаного. Сердце его учащенно забилось, когда он вошел внутрь. Здесь ничего не изменилось. Горели все огни, и большинство стекол снова превратились в полупрозрачные зеркала.
— Что это?
— Другая сторона зеркал, — ответил Кожаный.
— Но на другой стороне находится ярмарка Рогера и...
— Кто сказал, что у зеркал только две стороны? — перебил Кожаный, — Тебе еще учиться и учиться, малыш. Но у тебя будет для этого достаточно времени. — Он засмеялся, но глаза его остались холодными, как стекло. — Вперед!
Юлиан сделал шаг и остановился. Ему стало страшно.
— Чего ты ждешь? — нетерпеливо спросил Кожаный. — Ты же сам это выбрал. Я предлагал тебе кое-что получше, но ты ведь отказался. Теперь не жалуйся!
— Но я... я же теперь совсем не опасен для вас! — в отчаянии сказал Юлиан. — Я ничего не знаю, Майк, поверь мне, прошу тебя! Я вообще ничего не могу вам сделать!
— Я тебе не верю, — спокойно сказал Кожаный. — Ты слишком опасен, малыш. Ведь ты бы не выпустил ядовитую змею свободно разгуливать по твоей квартире, а?
— Но что бы я мог вам сделать? — спросил Юлиан.
Кожаный пожал плечами:
— Думаю, что ничего. По крайней мере, сейчас. Но ты сын своего отца. Кто может поручиться, что ты не унаследовал его талант и в один прекрасный день не учинишь еще какую-нибудь чертовщинку средних размеров?
— Но мой отец был всего лишь...
— Твой отец, — резко перебил его Кожаный, — был всего лишь мелкий жулик и карманный вор. Но то было давно. После этого он целую жизнь провел вблизи зеркального осколка, и что-то из волшебной силы этого осколка наверняка передалось ему. А такие вещи передаются по наследству, малыш. Ты, может быть, еще не знаешь этого, но ты не что иное, как бомба замедленного действия на двух ногах. И у меня нет никакого желания ждать, когда ты взорвешься и все разорвешь на куски! А теперь иди, пока я тебя не подтолкнул! — При этих словах он поднял руку, и Юлиан увидел, что она превратилась в трехпалую когтистую лапу.
Он, дрожа, направился к входу в лабиринт. Как и в прошлый раз, когда он шел за Рогером на другую сторону действительности, ему казалось, что его ведут неслышные голоса. Он находил дорогу с уверенностью лунатика, ни на что не натыкаясь и не сбиваясь с пути. И, как тогда, он почувствовал, что должно произойти что-то страшное, как только он дойдет до середины лабиринта и глянет в черное зеркало. Но на сей раз Алиса не придет, чтобы спасти его. Никто не придет.
Зеркала окружали его со всех сторон. Они не были пустыми. В них двигались тени, какие-то размытые очертания, возникающие из тумана и снова исчезающие при малейшей попытке приглядеться к ним.
Но они становились все отчетливее по мере приближения к центру лабиринта. Теперь он мог различить даже фигуры — и, наконец, лицо.
Он в недоумении остановился. То был полицейский, который у него на глазах превратился в тролля, точнее, это было его зеркальное отражение, в оцепенении застывшее перед Юлианом. Ибо в том и состояла тайна Кожаного: похищая зеркальное отражение человека, он делал его своим рабом, потому что от него оставалась лишь темная сторона его существа, тот бес, который присутствует в каждом человеке.
На лице полицейского застыло выражение такого ужаса, что Юлиан даже застонал. Никогда в жизни он не видел в глазах человека такого страха, такой мольбы. И эта же судьба была уготована Кожаным и ему?
Нет! Лучше умереть, чем так кончить!