Кровь тамплиеров - читать онлайн книгу. Автор: Вольфганг Хольбайн cтр.№ 59

Кроме того, у Давида появилось чувство, что эта колотушка производит меньше шума, чем обычный дверной молоток.

Шаркающие шаги медленно приближались к двери. Затем была приоткрыта и мгновенно захлопнута маленькая откидная заслонка, вырезанная в двери, так что Давид смог увидеть лишь контуры того, кто посмотрел сквозь них на вольный божий мир.

Наконец стало слышно, что кто-то канительно возится с запором, потом дверь беззвучно отворилась. Стелла и Давид увидели перед собой согбенного монаха, который, судя по всему, был очень стар; он был закутан в длинную, по щиколотки, холщовую рясу с огромным капюшоном.

Лицо Давида просветлело, когда он узнал монаха.

– Отец Таддеус! – обрадовался он.

Хотя его визави, как можно было ожидать, не подарил ему в знак приветствия и тени улыбки, Давид был действительно рад увидеть его вновь. Он сохранил очень мало воспоминаний о Сан-Витусе, и одно из них относилось к ночи, когда он никак не мог заснуть. Отец Таддеус утешил его тогда детской колыбельной песенкой: он пел ее шепотом и тайно, за окном на огороде, но все же… Кто знал Таддеуса, тот мог правильно оценить этот его жест. И Давид до сих пор не забыл слов той песенки, как не забыл и самого монаха. В то время отец Таддеус уже выглядел таким же старым.

Таддеус нелюбезно оглядел Давида и Стеллу, не проявляя к ним особого интереса, подождал, пока они войдут, тщательно запер дверь изнутри, затем повернулся к ним спиной и, все так же шаркая, стал удаляться от них по коридору, начинающемуся сразу за дверью, в свой, иной мир.

Давид улыбнулся Стелле:

– Это отец Таддеус, аббат.

– Ух ты! – Стелла состроила мину преувеличенного почтения. – Он, должно быть, сильно переутомился от радости свидания с тобой, твой аббат.

Давид усмехнулся. Таков уж был Таддеус – он и в самом деле проявил радость и доверие. Это можно было понять хотя бы по тому, что он открыл дверь и впустил их, но Стелла этого, конечно, не знала. Это означало приглашение ей и ему следовать внутрь монастыря.

Отец Таддеус повел их не прямо к Квентину; сначала они спустились в подвал, где он сунул в руки Стелле и Давиду – само собой разумеется молча – по коричневой рясе и терпеливо ждал их на своем посту перед ванной комнатой, пока они их наденут. Наконец он снова повел их вперед – по ступеням лестницы на первый этаж.

– Что это за старое барахло? – прошептала Стелла, когда они проходили через одно из помещений большого здания, в которое сквозь высокие окна струился яркий свет, и она впервые разглядела, какого цвета надетые на них рясы. – Я даже представить себе не могла, что такое еще существует.

Она очень старалась говорить тихо, но тем не менее некий идущий им навстречу брат по вере возмущенно приложил указательный палец к губам и проводил ее свирепым взглядом, прежде чем неслышной походкой исчез в соседнем помещении.

Давид ухмыльнулся. Теперь, когда он только гость и никто не может заставить его здесь жить, он невольно припомнил нечто трогательное и забавное.

Стелла закатила глаза и ускорила шаги, чтобы не отстать от Таддеуса, который, хотя и выглядел таким дряхлым и говорил так медленно, словно мог двигаться только в темпе замедленной съемки, фактически кружил по коридорам со скоростью хорошего бегуна.

«В умении «выглядеть» аббат всегда был непобедим, – думал Давид, догоняя Стеллу. – Например, всегда выглядел так, как будто никогда тайно не играл в капелле в футбол с пятилетним малышом…»

Они подошли к библиотеке. Хотя Давид провел в Сан-Витусе шесть лет, сегодня он впервые переступил порог гигантского полутемного зала. Ему строго запрещалось ходить сюда, но это предписание вовсе не было необходимым. Давид никогда не чувствовал желания оказаться в этом помещении без окон, в котором на полках, доходивших до потолка и защищенных от обесцвечивающего солнечного света каменными стенами метровой толщины, громоздилось несметное количество книг, частично переживших века, масса пожелтевших свитков и рукописных текстов. Это было царство знания и тишины, в котором бледные ученые монахи при слабом свете настольных ламп для чтения склонялись над многочисленными мудрыми сочинениями. Но для Давида-ребенка это было царство тьмы и ужаса, где скрежещущие зубами, окутанные тенями монстры поглощали маленьких детей. Даже пауки и моль избегали это мрачное помещение – главную составную часть многих кошмарных снов, которые Квентин пытался побороть пестрыми леденцами, а Таддеус – детскими песенками, под которые можно было тайком в туалете хлопать в ладоши. Полдюжины монахов находились у полок, другие – их было не меньше – сидели сгорбившись за маленькими столиками, когда он в первый раз в жизни вошел в библиотеку и инстинктивно пожелал получить раскрашенный красными и белыми колечками леденец из своего детства. Его взгляд нигде не мог обнаружить Квентина, но когда он решился спросить о нем аббата, что явно было бы напрасным трудом, он услышал тихую музыку. Во всяком случае, Давид посчитал музыкой шум, который раздавался из серебристого плейера, прикрепленного к рясе одного из монахов, чтобы можно было, не вставая, его включить. Хотя мелодия звучала так, словно сквозь сточную трубу слушаешь звуки, раздающиеся в кабинете зубного врача, Давид с некоторым напряжением идентифицировал «Царицу ночи» [30] . Монаху, который, повернувшись к ним спиной, рылся в книгах на самой большой полке, это явно не мешало, так как он покачивал ногой в такт музыке.

– Где же Квентин? – испуганно прошептала Стелла.

Головы монахов молниеносно повернулись к ним или поднялись вверх. Ядовитые взгляды пронизывали их со всех сторон.

Почти со всех сторон. Монах с плейером на слова Стеллы никак не среагировал. Давид сделал два-три неуверенных шага по направлению к нему.

– Я не знаю… – ответил монах, намеренно игнорируя возмущенные «т-с-с!» и «ч-ш-ш!», градом посыпавшиеся на него.

Взгляд Давида во второй раз упал на раскачивающуюся ногу, и в этот момент он узнал сандалию приемного отца.

– Квентин!

Два-три прыжка – и он был рядом с ним, в то время как некоторые языки своим слегка истерическим щелканьем грозили завязаться узлом. Монах с плейером резко обернулся и наморщил лоб. Костлявый указательный палец его правой руки нажал клавишу на музыкальном приборе, после чего отвратительно звучащий голос царицы ночи издал последний сдавленный писк и умолк.

С Старик недоуменно наморщил лоб. Когда он узнал Давида, его глаза недоверчиво расширились, как будто он оказался перед Святым Духом.

– Квентин! – повторил Давид и вплотную подошел к своему приемному отцу.

Монах тоже не мог подавить радостного изумления и громко воскликнул: «Давид!», что побудило одного из его собратьев, с оскорбленным видом топая башмаками, выйти из библиотеки. Сияющий Квентин заключил Давида в объятия – это было в первый раз после нагоняя, полученного Давидом в детстве, когда он обрызгал водостойким лаком статую Святой Девы. Несколько мгновений Квентин крепко прижимал голову юноши к себе, после чего, отодвинув его на расстояние примерно в половину руки, стал внимательно оглядывать с головы до ног, будто желая окончательно убедиться, что это действительно Давид – целый и невредимый.