Кровь тамплиеров - читать онлайн книгу. Автор: Вольфганг Хольбайн cтр.№ 4

Хорошенькая Стелла одарила Давида улыбкой, когда, повернувшись к доске, он стер наверное начало перевода, сделанное Франком, чтобы написать правильный текст.

Франк с самого начала учебы невзлюбил Давида. Правда, он не мог терпеть большинство других людей, даже если они были вроде бы в его вкусе – белокурые и широкогрудые – и не предъявляли к неотесанному, примитивному юноше слишком высоких требований. Природа не одарила Франка склонностью к гимнастике ума. Честно говоря, Давид порой удивлялся, как это Франк вообще сумел дойти в школе до таких высоких ступеней и при этом оставался на второй год только один-единственный раз. Франк был завзятым драчуном и задирой, перед которым другие ученики предпочитали сразу же опускать взгляд, если их глаза в течение последующих сорока восьми часов были им нужны для ориентации. Между Франком и Давидом дело никогда не доходило до серьезных столкновений лишь потому, что Давид, как и большая часть остальных ребят, всячески избегал контактов с ним и намеренно игнорировал его колкости, оскорбления, угрозы и приступы ярости. Давид рано понял, что лучше не попадаться на пути этому юноше с его накачанными, сверхтренированными мускулами.

Но с недавнего времени Давиду часто нелегко было не обращать внимания на оскорбления враждебно настроенного одноклассника, который, как подозревал Давид, не случайно начал каждое утро смазывать свои каштановые волосы смесью геля и еще какого-то двухкомпонентного препарата – так, во всяком случае, казалось. Ибо уже довольно давно речь шла не только об отношениях: его и Франка, но и, хотя никто об этом не говорил вслух, о благосклонности Стеллы.

Давид завершил перевод, к удовольствию Алари, и отвернулся от доски, чтобы направиться к своему месту рядом с Чичем. Стелла была не единственная хорошенькая девочка в классе, которая улыбнулась ему в этот момент, но она была единственной, о которой он со стопроцентной уверенностью мог сказать, что она сделала это не исподтишка и не случайно.

Сто семьдесят сантиметров роста, коротко подстриженные темно-русые волосы, карие глаза, спортивная, но не слишком мускулистая фигура – юношу с такими данными сам Давид не считал особо привлекательным: в лучшем случае серединка на половинку. К тому же существенную роль играл тот факт, что стиль его жизни был крайне необычен, но при этом смертельно скучен, и большинство молодых людей вряд ли смогли бы что-нибудь с этим поделать. Поэтому ему было скорее непонятно, что именно в нем могло привлекать девочек из класса. Большей частью он не доверял их подчеркнутой любезности, их дружелюбию, их тактичному заигрыванию. Со Стеллой все было иначе. Он не смог бы выразить словами, чем она отличалась от других, чем ее улыбка выделялась среди других улыбок. Но ее глаза сияли немного ярче, голос звучал теплее, а ее смех… этот смех снимал у него напряжение и дарил радость… Этот смех был честнее.

Между ними словно пробежала однажды электрическая искра, и все в классе об этом знали. Франка это бесило. Возможно, потому, что он так же мало, как и сам Давид, понимал, что именно могла найти такая привлекательная, живая и жизнерадостная девчонка, как Стелла, в этом сухаре и зануде. Кроме того, казалось, что Франк инстинктивно ощущает стремление и даже долг защитить свою территорию от приемного сына Квентина. Так было и в эту секунду, когда глаза Стеллы и Давида на виду у всех присутствующих открыто улыбнулись друг другу, и это еще более накалило атмосферу в маленьком пыльном классе, где по рядам девочек прокатилась волна немых вздохов, а из глаз тупоумного забияки на последней скамье сверкнули молнии, которые были бы смертельными, если бы метафоры вдруг обрели материальную субстанцию.

Давид смущенно отвернулся и опустился на свое место, чтобы целиком и полностью посвятить себя пятому уроку со всеми его «супер-лативами», «конъюнктивами», «императивами» и даже – как он их ненавидел! – «аблативами» [2] . Это далось ему не без труда.

«Стелла, – думал он про себя и все снова и снова повторял: – Стелла…»

Была ли это любовь? Он спросил бы у своей матери, если бы у него была мать. Но у него был лишь Квентин – с ним он мог говорить о многом, но только не об этом – странном, беспокойном ощущении, которое каждый раз пронизывало его тело, когда он вечером ложился в кровать с мыслями о Стелле.

Этот монастырь, конечно, не был местом, которому он хотел бы посвятить всю свою жизнь. Он должен поговорить начистоту с Квентином, сказать, что собирается его покинуть после окончания школы, хотя пока он не имел ни малейшего представления, куда ему направиться и куда может привести его дальнейший путь. Ведь он еще никогда и нигде не был и не знал никого вне монастырских стен. Но как объяснить все это Квентину? И как открыться Стелле и сказать ей, что он ее любит?

«Для приемного сына монаха в монастыре, – размышлял он про себя, – все это действительно не так-то просто. Особенно для такого безнадежного труса».

Звонок на перемену прозвучал прежде, чем он смог определить первый «аблативус абсолютус» в своем переводе. Это тем более раздосадовало его, что Квентин достаточно рано начал заботиться, чтобы его приемный сын был на короткой ноге с латынью. И то, что он особенно ненавидел «аблативус», вовсе не означало, что он не умеет его определять и безошибочно ставить на место в нужной форме. Но Стелла, сама того не желая, мгновенно изменила некоторые привычные правила. Например, то, что после звонка и воцарявшегося вслед за ним в классе хаоса всегда первым, кто распахивал дверь и выскакивал в коридор, был Франк, хоть он и сидел на последней скамье. Он и на сей раз первым добежал до двери, но сегодня этот неотесанный верзила застыл у выхода, чтобы следить за Стеллой, которая обстоятельно и не торопясь складывала в сумку книжки и тетрадки. Он наблюдал за ней взглядом лягушки, подстерегающей муху. Давид также без особой спешки сложил свои вещи и поднялся со скамьи. Когда он поднял взгляд, Стелла стояла прямо против него.

– Эй, Давид! – Несмотря на фамильярно-лаконичное обращение, она вновь одарила его улыбкой своих бездонных синих глаз. Он старался думать при этом о чем угодно, только не об этом свербящем ощущении в груди. – Тебе известно, что мы сегодня вечером устраиваем праздник? Или нет?

Ее вопрос был чисто риторическим, ибо нужно было быть таким же слепым и глухим, как учителя, чтобы не догадаться по шепоту и перемигиваниям последних дней, что предстоит один из пользующихся дурной славой праздников, устраиваемых на большой поляне. Несмотря на это, она сунула ему в руку маленькую карточку с приглашением. Давид робко ответил на ее улыбку, и две другие девочки, которые еще оставались в классе вместе со Стеллой, весело захихикали.

Он почувствовал, как кровь прилила к его щекам (он застыдился этого) и, как следствие, затем порозовели уши.