Поспешим успокоить читателя. Сестра вовсе не
была обижена. Она просто стояла и смотрела в окно, потому что там как раз намечалось
— а собственно, уже и началось — происшествие, о котором было упомянуто чуть
выше.
Площадь, на которую выходили окна окружного
суда, в этот предвечерний час почти совсем опустела. У фонаря лениво
перебрехивались две дворняжки, через лужу на одной ножке скакал мальчишка в
суконной чуйке и смазных сапогах. Но с дальнего конца, где в площадь вливается
Малая Купеческая, доносился звонкий цокот копыт по булыжнику, грохот колес,
звяканье сбруи. Весь этот шум резво приближался, и вскоре уже можно было рассмотреть
взмыленную пару сивопегих лошадок, тащивших за собой рессорную коляску. На
облучке, размахивая кнутом, стоял запыленный монах в черной, развевающейся по
ветру рясе, но простоволосый, так что его длинные космы совсем растрепались, а
потом стало видно, что у странного возницы весь лоб в крови и до невозможности
выпученные глаза. Немногочисленные прохожие, завидев этакую картину, так и
застывали на месте.
Приблизившись к зданию суда, монах натянул
вожжи, останавливая разогнавшихся лошадей, соскочил наземь и крикнул Пелагии…
Впрочем, не станем пересказывать, что именно
прокричал вестник, потому что это будет уже начало совсем другой истории, еще
более диковинной, чем история про белого бульдога.
Пелагия быстро обернулась к преосвященному.
Митрофаний не видел странного монаха и не слышал его крика, однако сразу
почувствовал неладное. Мягко, но решительно отстранил корреспондента и…