Возвращение с края ночи - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Свиридов, Александр Бирюков, Глеб Сердитый cтр.№ 95

— Ишь! Торопится самоварчик раздуть, — заметил Сашка.

Гостеприимство аборигена не радовало. Ведь он должен был отправиться в путь со второй парой лыж еще до того, как Вороненок прибыл к месту — сугробу назначения. Это могло говорить не о феноменальной прозорливости аборигена, а о неком вмешательстве высших сил.

— После пятого удара в бубен шаман вспомнил, где спрятал огненную воду, — вспомнил Сашка анекдот, когда подъезжал к чуму.

На отшибе от своего племени вполне мог жить именно шаман. А шаман он не просто так. Он… шаман.

Поначалу показалось, что жилье шамана покрыто заклепками, но потом выяснилось, что это частые, аккуратные костяные застежки, скрепляющие шкуры, создают такое впечатление. Тоже своеобразный хай-тек каменного века. Кромки шкур были перфорированы отверстиями, оправленными в костяные кругляши, в каждый из которых вдевался зуб на шнурке. И ряды этих «зубастых» застежек шли от низа конического шатра к верху регулярными зигзагами.

Джой устало лег почти у входа.

— Заездился? — пожалел Сашка. — А я-то как уморился, не поверишь.

Абориген отдернул полог чума и высунулся. Теперь на его голове не было капюшона, и Воронков рассмотрел его лицо. Ничего монголоидного, как ожидалось. Скорее обезьянье. Челюсти выдавались вперед, как у шимпанзе, вислые «запорожские» усы, борода и бакенбарды жили отдельно, не соединяясь. Причем сразу видно, что это не изыск стилиста, а анатомическая особенность. Маленькие черные глазки, окруженные морщинками, жались к широкому плоскому носу. Над низким, но выпирающим лбом начинались волосы, такие же рыжие с проседью, как и борода, расчесанные на пробор. По бокам лица свисали тонкие косички с костяными украшениями.

— Помесь мартышки и индейца, — определил Сашка, — будем знакомы…

— Хии? — поинтересовался индеец-мартышка, оскалив желтые, крупные, но вполне человеческие «всеядные» зубы.

— Может, это, конечно, вопрос питания, — пробормотал Сашка, который с детства не любил, чтобы его торопили. — Вот только каннибалам их природный инструментарий нисколько не мешает.

Вспомнился анекдот про охоту на медведя русского охотника и чукчи, тот самый, где бежали, бежали от медведя, а русский опомнился, да и пристрелил зверюгу, а чукча и говорит: «Плохой, однако, охотник! Теперь бери и тащи его до стойбища!» Выходило по всему, что Воронков дошел до чума сам, своим ходом, как тот медведь. Ни голову проламывать, ни тащить не понадобилось. Удобная и легкая добыча.

И хотя Сашка чувствовал, что никто его есть не собирается, но вероятность такого расклада была, и, если верить внутреннему голосу — немалая. Вот и вход в чум так ловко устроен, что входить нужно было согнувшись, головой вперед. Как-то не того… Не хотелось совать голову не то в петлю, не то под топор.

Посему Воронков попытался войти в чум боком-задом с пистолетом в руке. Что-что, а уж сокрушительный удар, предназначенный голове, задница выдержит.

Однако никто его бить не собирался. В кромешной тьме было тепло после покалывающего кожу морозца снаружи. Никто Сашку бить ни по какому месту не собирался. Наоборот, хозяева попрятались.

Очаг, чуть тлевший, света не давал. Сверху было вытяжное отверстие, но и оно не могло осветить помещение.

В дальнем конце жилища сверкали четыре глаза.

«Сам шаман и баба его, — догадался Сашка, — шаман и шаманиха. Чего это они? Что-то я не так сделал? Сначала сам домой привел, пригласил, а тут взял да и перешугался…»

Воронков убрал пистолет. Без всякой опаски. Здесь, в яранге, он начал чувствовать этих людей, их живое присутствие и легко заранее уловил бы любую агрессию. Но почему только сейчас?

Нет, пистолет их никак не впечатлил. Они, вернее всего, не знали, что это такое, потому и опасности никакой от него не чувствовали. Да и сам Воронков их как-то не сильно пугал. А вот Джой совсем другое дело. Вошедший по-хозяйски пес — вот что напрягло обитателей чума.

Если бы не чутье, приобретенное и развитое в последнее время, то Воронков не смог бы разобраться в ситуации. Логики в ней не было. Но он чувствовал проявления разумной воли извне и обоснованно предположил, что обитатель снежной пустыни пошел встречать его не сам по себе. Не по своей воле и разумению привел к себе домой. Он действовал под чутким руководством. А вот теперь с него контроль почему-то сняли и в дело вступили инстинкты полудикого человека, который, естественно, боится всего незнакомого.

Вопросы возникали в связи с этим в большом количестве:

Кому это нужно?

Зачем Воронкова нужно было вести в чум?

Почему теперь с хозяина жилья сняли контроль?

Что делать?

И совсем уж дежурный вопрос: какова степень опасности?

Но ответов не было. А строить гипотезы опять же было делом пустопорожним и бесплодным.

Попривыкнув к сумраку, Сашка начал разглядывать детали обстановки. То, что поначалу он обозвал чумом, вовсе не было легко демонтируемым переносным жилищем кочевника. Жилище строилось всерьез и надолго. Пол, вымощенный очень гладкими плотно подогнанными каменными плитами, вдоль стен устилали шкуры. Только круг, обрамлявший искусно выложенный из пиленого камня очаг, оставался свободным от шкур. Арматура конуса крыши состояла из исполинских бивней, надставленных один на другой и соединенных костяными же перемычками. Даже с первого взгляда было видно, что это жесткая конструкция, не подлежащая быстрой разборке. В рост человека каркас был укрыт шкурами какого-то зверя, имевшего длинный мех и весьма внушительные размеры. Зверь был побольше матерого белого медведя и окрас имел веселенький: седая, почти белая спина, серые серебристые бока и черно-бурые лапы. При этом на холке до середины спины гребнеобразная грива с волосом до полуметра длиной отливала рыжим. Ни одна шкура не содержала той части, которая укрывала голову.

Выше шкур шла широкая узорчатая полоса контрастной черно-белой вышивки. Даже стильно.

Странно, что в жилище практически не было никакой утвари. Но Сашка не придал этому особого значения. Хозяин жилища, до этого жавшийся в дальнем конце, вдруг начал двигаться в его сторону, стоя на коленях и держа что-то перед собой на вытянутых руках.

Нет, не Воронков интересовал обитателя снежной пустыни, он нес дар собаке! Положив перед мордой Джоя развернутую в пластину тушку белой рыбы он несколько раз коснулся лбом каменного пола перед обалдевшим от этого псом, издал нечто вроде «О-о-охо! У-р-р!» и попятился в таком же положении, не переставая кланяться.

— А я, значит, пустое место? — усмехнулся Сашка.

«Дай команду, хозяин, — взмолился Джой, обнюхивая вкуснятину, лежащую перед ним. — Они хорошие! Они не злые! Они меня любят! Они меня очень любят! Разреши, хозяин, и я съем ЭТО! Оно вкусно пахнет!»

— Оклемался, чудик, — обрадовался Воронков, восприняв столь сложный и длинный монолог после долгой паузы. — А поделиться нет желания?