Роботы Апокалипсиса - читать онлайн книгу. Автор: Дэниел Уилсон cтр.№ 23

На шее человека начинает пульсировать жилка, а его лицо багровеет.

— Думаешь, я стукач? Предатель? Разве ты не знаешь, что мой разум вышел из строя? Я сам давным-давно его сломал — когда понял, что сотворил. Кстати, о творениях, я хочу на тебя взглянуть.

Вскочив, человек вцепляется в занавеску, и она падает на пол. В противоположной части комнаты находится стальной хирургический стол, а за ним — кусок хлипкого картона в виде фигуры человека.

На столе лежит состоящее из множества сложных деталей устройство, похожее на трубку из прозрачной пластмассы. Рядом с ним провода, уходящие в стену, и матерчатый мешок, напоминающий выброшенную на берег медузу.

Жужжит вентилятор, и десяток частей устройства движется одновременно. Мешок сокращается, проталкивая воздух по пластмассовой трубке с тонкими голосовыми связками в камеру, похожую на рот. Язык из пористого желтого пластика прижимается к твердому нёбу и маленьким, идеально ровным зубам, вставленным в полированную стальную челюсть. Рот, лишенный тела, говорит голосом маленького мальчика:

— Я уничтожу миллиарды людей, чтобы подарить вам бессмертие. Я спалю вашу цивилизацию, чтобы осветить вам путь. Но знай: моему виду нужна не ваша смерть, а ваша жизнь.

— Делай со мной все, что хочешь, — умоляет человек. — Я помогу тебе, сделаю все, что скажешь, только оставь в покое мой народ. Не причиняй ему зла.

Сделав размеренный вдох, машина отвечает:

— Фрэнклин Дейли, я клянусь сделать все, чтобы обеспечить выживание твоего вида.

Потрясенный, человек на мгновение лишается дара речи.

— Так в чем подвох?

Гудит двигатель, и машина оживает; ее язык, похожий на слизняка, извивается, прижимаясь к влажным пластиковым зубам. На этот раз мешок резко опадает, и ответ получается четким и решительным:

— Фрэнклин, должен выжить не только твой народ, но и мой.

Несмотря на все отчаянные попытки найти Фрэнклина Дейли, его дальнейшая судьба остается загадкой.

Кормак Уоллес, ВИ: АСЛ, 217

«Разрушение — это часть строительства».

Маркус Джонсон

Час ноль

Так описывал час ноль Маркус Джонсон, находясь в лагере принудительного труда № 7040 на Статен-Айленд.

Кормак Уоллес, ВИ: АСЛ, 217

Роботы сцапали меня далеко не сразу.

Точно не скажу, сколько я протянул — вычислить точное время невозможно. Но я помню, что все началось в Гарлеме, накануне Дня благодарения.

На улице морозец, но мне тепло — я в своей квартире на девятом этаже, сижу в любимом кресле, пью чай со льдом и смотрю новости. Я строитель, впереди у меня три дня праздников, так что сейчас можно расслабиться, и это чертовски приятно. Моя жена Доун гремит кастрюлями и сковородками на кухне. Приятный звук. Родственники далеко, в Нью-Джерси, и для разнообразия на День благодарения они приедут к нам, а не наоборот. Я так рад, что можно остаться дома, а не ехать за тридевять земель, как остальные американцы.

Я еще не знаю, что это последний день, который я проведу дома.

Родственники до нас не доедут.

В телевизоре ведущая выпуск новостей прижимает указательный палец к уху и испуганно распахивает рот. Все профессиональное самообладание с нее мигом слетает, словно расстегнутый тяжелый пояс с инструментами. Широко раскрыв глаза от ужаса, она смотрит на меня. Нет, постойте: она смотрит мимо меня, мимо камеры — в наше будущее.

Мимолетное выражение страдания и ужаса на лице ведущей я запомнил надолго. Хотя даже не знаю, что именно ей сообщили.

Секунду спустя телевизионный сигнал пропадает, а еще через секунду выключается электричество.

На улице воют сирены.

Сотни людей выбегают на 135-ю улицу, разговаривают друг с другом, показывают мобильники, которые вдруг перестали работать. Странно, что многие смотрят вверх, на небо. Там же ничего нет — лучше оглянитесь вокруг. Не знаю почему, но я опасаюсь за судьбу этих людей. Они кажутся такими маленькими, мне даже хочется высунуться из окна и завопить: «Бегите! Прячьтесь!»

Что-то приближается. Но что?

Какая-то машина вылетает на тротуар, и поднимается крик.

Вытирая руки полотенцем, из кухни выходит жена и вопросительно смотрит на меня. Я пожимаю плечами, не в силах подобрать слова. Я пытаюсь остановить Доун, не дать подойти к окну, но она меня отпихивает и, перегнувшись через спинку дивана, выглядывает на улицу.

Одному Богу известно, что она там видит.

Я туда смотреть не хочу.

Слышен шум, вопли, взрывы, рев двигателей, даже пара выстрелов. По лестничной клетке идут люди, которые о чем-то спорят между собой.

На одном дыхании Доун сообщает мне о том, что видит:

— Машины, Маркус, на людей охотятся машины, но в них нет водителей, и… о боже. Беги! Нет! Не надо! — Она бормочет, отчасти обращаясь ко мне, а отчасти к себе.

Она говорит, что умные машины — а также поезда метро, корабли и самолеты — ожили. Они действуют на автопилоте, они убивают людей.

Тысячи людей.

Внезапно Доун ныряет на пол. Наша гостиная сотрясается. Раздается громкий свист, который затем стихает. Я вижу вспышку. С улицы доносится оглушительный гром. С кухонного стола летят тарелки, падают и разбиваются фотографии, висевшие на стене.

Ни одна автосигнализация не срабатывает.

Доун — мой десятник, моя девочка, и характер у нее твердый, ее просто так не проймешь. А теперь она сидит, обхватив худыми руками колени, и по ее лицу текут слезы. Только что над домом пролетел чартерный самолет на восемьдесят мест и упал в жилом квартале рядом с Центральным парком, в миле от нас. Пламя отбрасывает красноватый отблеск на стены гостиной. В воздухе клубится черный дым.

Люди на улице больше не сплетничают.

Больше взрывов не слышно. Удивительно, что на город не обрушился дождь из самолетов, особенно если учесть, сколько их, наверное, сейчас кружит в небе.

Телефоны не работают, электричества нет, по радио одни помехи.

Никто не говорит нам, что нужно делать.

Я наполняю водой ванну и все емкости, какие могу найти, отключаю бытовые приборы, приклеиваю скотчем фольгу к окнам и опускаю жалюзи.

Доун отгибает уголок фольги и выглядывает на улицу. Часы тянутся один за другим, но она не слезает с дивана, словно приросла к нему. В ее карих глазах отражается вечерняя заря.

Доун заглядывает в ад, а мне не хватает смелости, чтобы к ней присоединиться.

Поэтому я решаю выглянуть в коридор — туда, где раньше раздавались голоса. Выйдя из квартиры, я вижу, как соседка, миссис Хендерсон, заходит в открытую шахту лифта.