— Нет, я слышу, он еще жив, — прошипела она, словно защищаясь от слов альва. — На тебе плащ колдуна, так вспомни, чему тебя учили, воскреси его.
— Ты права. — Дирк замолчал на мгновение, не зная, как обратиться к той, что теперь была перед ним в облике Девчонки. — Он еще жив, госпожа, но ты ведь и сама — внучка лекаря и знаешь: он обречен.
Дирк, Рихвин и остальные ждали чего угодно: вспышки сокрушительной ярости, криков и рыданий. Но вместо этого Руни подняла на альва полные боли глаза и едва слышно прошептала:
— Умоляю тебя, верни его. Я умоляю тебя…
И любой из слышавших этот шепот поклялся бы, что это была Рунгерд. Не та, что только что в бессилии рвала и метала, требуя исполнить ее волю. А внучка лекаря Ансельма, с невыносимой ясностью понимавшая, что бессильна возвратить жизнь тому, кто лежал у ее ног.
Взгляд девушки, полный слез, впился в лицо Дирка и словно прошил альва насквозь. Она просила не его. Казалось, она умоляла само Упорядоченное, глядя в медленно смыкающийся за спинами воинов портал.
— Если бы он мог вернуть себе силы, — проговорил за спиной Диркриста Рихвин, и Дирк, резко обернувшись, взглядом заставил брата замолчать. Но девушка уже смотрела не на колдуна, а на альвского воина. Молниеносно поднявшись на ноги, в два прыжка она оказалась рядом с ним и вцепилась в полы его плаща, спросив чужим, резким, властным голосом:
— Ты знаешь как, остроухий? Говори!
— Я… — начал было Рихвин, отступая.
— Перенесите его туда, — уже не слушая его, проговорила девушка, указывая рукой на шаткую хижину недалеко от того места, где их выбросило из портала.
Альвы не шелохнулись, но люди, все еще верившие своей госпоже, подхватили Отца Дружин и через минуту положили на груду полусгнившего сена, что, видимо, служила постелью предыдущему хозяину дома.
— А теперь пошли прочь! — прорычала она. — Оставьте нас!
Люди попятились, прикрыв за собой, насколько это было возможно, перекошенную от дождей створку двери.
Рунгерд осталась одна. Она растерянно оглянулась по сторонам, словно впервые видя убогое жилище. Ее глаза остановились на бескровном лице Владыки Асгарда. И девушка заплакала от бессилия, но тотчас зло вытерла слезы рукавом. Она не могла бы сказать в этот миг, кто она. Но обе сущности, что с трудом уживались сейчас в ее теле, желали одного — вернуть его. Вернуть Хрофта.
Насмешник-Создатель, верно, предвидел это. Руни вспомнила, как отказывалась принять все заклятье. Как не решилась пустить его в ход на Богильдовом поле, до последнего вздоха полагаясь на мужа, его мудрость, его силу, его могущество.
Пальцы словно сами собой начали чертить в воздухе древние руны, сплетавшиеся в сложный узор заклятья. Но там, где Отец Дружин стягивал зияния в незримой ткани волшебства, щедро вливая в полумертвое заклятье свою божественную силу, Рунгерд вело знание. Она помнила его. Древнее волшебство, казалось, жило в ней, пробуждалось, желая вырваться наружу. Волшебство, дарующее и отнимающее силу.
Последний дар. Что-то дорогое, ценное, истинное.
Руни потянулась к поясной сумке Отца Дружин и дрожащими пальцами достала Свечу. Хватило простенького огненного заклятья, чтобы Свеча жизни Одина вспыхнула. Она еще хранила след сильных пальцев Древнего Бога, оставленный в тот роковой день, когда над Восточным Хьёрвардом поднялся купол. Тогда Хрофт, подгоняемый временем и боязнью за девушку, просто отщипнул кусок, искалечив хрупкое восковое тельце Свечи. Но зажженный Рунгерд огонь сгладил эту рану. Воск крупными каплями потек по стройной белой свечке.
Девушка сжала в руке Свечу и продолжила плести замершее в воздухе в ожидании Древнее колдовство. И с каждым произнесенным словом, каждой начерченной в воздухе руной сам воздух вокруг нее и лежащего без движения Отца Дружин наполнялся движением невидимых потоков силы.
— Остановись, Древняя!
Она обернулась, и гневные слова замерли, оставшись невысказанными, потому что за спиной девушки стоял не один из ее воинов, а высокий странник в темно-синем, как ночное небо, плаще с глубоким капюшоном. Казалось, само время остановилось, едва он вошел. Стих струившийся в приоткрытую дверь ветер. Смолкли голоса воинов.
Капюшон соскользнул с головы вошедшего. И Рунгерд увидела его лицо. Его правильные черты внушали ощущение покоя и безопасности, но во всем облике гостя было что-то неуловимое, отчего те немногие, кто когда-либо видел его, не сумели бы описать эту внешность. Единственное, чего невозможно было забыть, один раз увидев, — глаза незнакомца. И не забыть не четыре, как у брата, зрачка в каждом, от пристального взгляда которых чувство вины с головой накрыло Рунгерд. Она поняла, что до последнего вздоха будет помнить выражение этих глаз, в которых, казалось, отразилась вся скорбь и страдание Вселенной.
— Опусти руку, Великая Фригг, царица асов, — ласково попросил Демогоргон, не пытаясь приблизиться.
— Дай мне закончить, Орел, и можешь потом покарать за то, что я сделала, — отозвалась девушка. Казалось, ее саму удивило то, что она осмелилась перечить самому Соборному Мировому Духу. — Просто позволь мне вернуть мужу божественность и бессмертие.
— Не могу, — ответил тот, и в его голосе не было угрозы. Только печаль. — Я не позволю тебе…
— Нарушить Закон Равновесия? — Девушка обреченно рассмеялась. Под ее рукой последние капли жизни покидали Хрофта. Лишь то, что Демогоргон остановил время, удерживало Отца Дружин на грани небытия. — Закон давно нарушен. Я хочу лишь восстановить это ваше Равновесие. Дать магию всем мирам, до которых сумеет дотянуться заклятье Создателя. Убрать купол. Вернуть все на круги своя. И если ты пришел забрать его душу в свои чертоги — я не отдам ее тебе.
Руни подняла руку, желая продолжить начатое. Но под глубоким взглядом прозрачных, как морская вода, глаз Демогоргона ее рука упала и повисла плетью. Свеча погасла.
— Ты лучше отдашь ее Хаосу? — безразлично спросил Великий Орел. Рунгерд вздрогнула. — Хаос силен и щедро делится силой с теми, кто согласен ему служить, — продолжил Демогоргон. — Они сумели похитить твою душу, Фригг. Выкрали ее из моих чертогов. Я искал тебя, надеясь вернуть, но не мог даже подумать, что они спрячут тебя в смертном теле. И ты не давала о себе знать.
— Я не помнила, кто я, — тихо отозвалась девушка.
— Да, и не мне осуждать тебя, — проговорил ее собеседник. — Я узнал тебя, едва ты проснулась. Хотя должен был догадаться, что такая дерзость в простой смертной девочке — от тебя, Древняя. Я пришел не за ним, за тобой.
— Почему из всех асов, что переселились с Боргильдова поля в твои чертоги, прихвостни Хаоса выбрали меня? — недоуменно прошептала девушка.
— Ты и сама знаешь ответ, — отозвался Демогоргон, не сводя с нее немигающего взора. — И ты едва не дала Хаосу то, ради чего его слуги потратили столько сил, пытаясь вывести твою душу из моих садов. Ты единственная, кто обладает им — Древним заклятьем, открывающим и закрывающим миры. И сейчас ты едва не позволила Хаосу получить его. Там, за стеной, среди твоих людей — слуга брандейских чародеев. И не только у Хедина есть свой Читающий, поверь мне. Если ты произнесешь последнее слово этого заклятья, Хаос получит его. И даже я не смогу помешать хаоситам закрыть или открыть какой-нибудь мир. Скажем, тот, где сейчас гостят Новые Боги. И тогда кто знает, какие Боги будут править Упорядоченным.