Сибирская жуть-7 - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Буровский cтр.№ 8

Второе — это комары и гнус. Боюсь, что европеец просто не в силах понять, что имеется в виду под этими невинными словами. Если вы можете отмахиваться от комаров одной рукой — считайте, что комаров нет вообще. Если обе ваши руки в движении и гнус не успевает до вас добраться — значит, гнуса в этот день очень мало, и волноваться совершенно не о чем. Вот когда от гнуса буквально невозможно никак избавиться, никакими решительно силами — только тогда имеет смысл заводить разговор о гнусе.

Считается, что в пасмурные дни гнуса больше, но кроме этого его численность зависит от каких-то непостижимых для человека природных циклов. То его неимоверно много, то мало, то много, но можно терпеть… И никто не может толком объяснить, почему этих тварей становится больше или меньше. При Советской власти существовал даже специальный научно-исследовательский институт, изучавший таежных кровососов. Официального названия этого заведения не мог вспомнить ни один из моих знакомых, но вот кто такие «мошкодавы» — это помнили все, ходившие в поле в 1970—1980-е годы. Но и у «мошкодавов» успехи были куда как скромные. Мало того, что никаких средств защиты они так и не предложили, «мошкодавы» даже не в силах были объяснить, почему в одни дни гнуса много, а в другие он почти что пропадает. Загадка эта как была, так и осталась.

А всякому, кто захочет романтики дальних дорог, где ветер рвет горизонты и раздувает рассвет, я советую почитать сделанные на маршрутах записи: страницы, в которые до сих пор намертво вдавлены дохлые комары и гнус, очень часто уже с кровью человека. Впечатляет!

Есть, конечно, и еще одна специфическая прелесть путешествия по северной тайге — там никогда не знаешь, куда двигаться. То есть существует, конечно, компас, и по солнцу тоже худо-бедно можно определяться, но сама тайга совершенно лишена примет. На реках-то еще можно выделить знакомую излучину, запомнить форму косы… А сам лес выглядит везде одинаково, по крайней мере, с точки зрения «пришельца с юга».

Эвенки ни за что не согласятся с такой оценкой. Они всегда знают, где находятся и куда надо идти, и v них есть даже классическое слово для этого: «Трахт!»

— Дядя Никита, ну где же река?! Где поселок?!

— Посему не видис?! Трахт!

И эвенк машет рукой, указывая направление. Для него на этом везде одинаковом ягеле, на ничем не различимых кочках как бы проходит дорога, и он вам ее честно показывает. Скорее всего, вы долго будете всматриваться в белесое небо, в дрожащие от марева стволы лиственниц и так и не увидите даже подобия «трахта». Но эвенк проведет вас уверенно, ни на секунду не усомнившись ни в расстоянии, ни в направлении движения, с точностью до нескольких метров.

Зимой, впрочем, езда по тайге на олене еще более «увлекательное» занятие. Вот рогатую тварь запрягают в санки, причем между нартами и зверем расстояние почему-то очень большое — не меньше метра-полутора. Нарты легкие, из тоненьких палочек, потому что ведь и олень маленький и слабый, меньше лошади. Вот вам вручают хорей — ствол березки длиной примерно метра в два с половиной, — чтобы, лежа животом на нартах, вы могли бы дотянуться до оленя. Предполагается, что этим шестом вы будете управлять оленем… Но как?!

«Сулуй в зопу!» — жизнерадостно объясняют эвенки. Нужно переводить? Пожалуйста! Сказанное представителями древнего и могучего народа означает как раз то, что вы подумали: «Шуруй в жопу!»

Вы делаете, как вам сказали, ложитесь на санки и «шуруете»… В следующий момент вы все трое оказываетесь в совершенно разных местах, потому что олень куда-то убежал, палка-хорей улетела, а вы торчите головой в сугробе. Я не преувеличиваю — именно что торчите, потому что в сухом и очень холодном климате снег сухой и рыхлый. Человек без лыж совершенно не может идти по такому снегу и сразу же начинает проваливаться по пояс, с первых же шагов. А если человек пролетит некоторое расстояние и будет запущен с хоть какой-нибудь силой, он именно что втыкается в сугроб головой вперед, и какое-то время уходит на то, чтобы освободиться.

К чести эвенков будь сказано, они не смеются чужому горю. Очень веселятся туристы — опять же к чести их будь сказано, не только над посторонними, но и над собой, и друг над другом. Но если надо куда-то ехать, что-то делать, если куда-то торопишься, это все, говоря мягко, раздражает.

И самое главное — завезти на оленях в северную тайгу, тем более в тундру, нельзя почти что ничего. По крайней мере, ничего объемного и тяжелого. Поэтому с древних, почти легендарных времен — с XVII, с XVIII веков, с появления русских на Енисее, все на Север завозилось по воде. И только по воде! Другое дело, сколько грузов было реально завезти все той же бечевой, да еще по неудобным, не приспособленным для жизни местам.

В 1861 году составилась первая в Красноярске пароходная компания. С 1863 года пароход «Енисей» прошел Северным морским путем и начал делать рейсы по реке — от Енисейска на Север. Гиблая северная тайга, беспредельность тундры по всему Таймырскому полуострову оказались хоть как-то связанными с Енисейском. В места, где люди попросту не видали никогда буханки хлеба, повезли муку, крупу, ткани в совершенно невиданных раньше масштабах.

Но и тогда еще не было пароходов к югу от Енисейска, южнее устья Ангары. Казачинские пороги считались непроходимыми, и долгое время никто и не пытался провести через них пароход. Изменил положение все тот же Николай Гадалов, с которым так многое связано в жизни старого Красноярска. Несомненно, Гадалов вовсе не шел на авантюру; по его заданию уровень полой воды в Казачинских порогах измерили и пришли к выводу — в середине июня пароход сможет пороги пройти, если ему хватит сил двигаться против очень сильного течения.

В 1880-е годы Гадалов купил у фирмы «Кнопп» пароходы «Москва» и «Дальмах» и несколько барж. Это вообще очень известная, даже знаменитая фирма, «Кнопп», торговавшая всем на свете, от запонок и пуговиц до пароходов и паровозов. В начале XX века о фирме ходила частушка:

В магазине Кноппа выставлена жо…

Не подумайте дурного, желтая перчатка!

Так вот, этот самый «Кнопп» и продал Гадалову пароходы, и пароходы, вопреки пессимизму скептиков, смогли идти узким фарватером, преодолели пороги! В конце июня 1882 года чуть не весь Красноярск сбежался смотреть на «Москву» — ведь многие красноярцы в своей жизни еще не видели парохода.

Расчет Николая Гадалова, как чаще всего и бывало, не подвел: в 1884 году чистый доход от эксплуатации «Москвы» достиг 14592 рублей, «Дальмаха» — 10099. В 1888 году по Енисею ходили 6 пароходов, из них 3 были Гадалова, а 3 принадлежали иркутскому воротиле И.М. Сибирякову. К Первой мировой войне, к 1914, по Енисею ходило 29 пароходов и много барж. Вот теперь производящие хлеб районы смогли сдавать свою продукцию! На берегах Енисея сразу же появилось множество пунктов, куда свозили хлеб из окрестных деревень. Даже если надо было везти тридцать, пятьдесят, даже и сто километров, то это все же далеко не триста и не пятьсот. Хозяйство сделалось гораздо более эффективным, товарным; а с 1895 года, когда железная дорога дошла до Красноярска, Сибирь сделалась одной из житниц России, да и не только России. До 3 миллионов пудов — то есть до 50 тысяч тонн хлеба вывозилось из Сибири в начале XX столетия.