Сибирская жуть - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков, Андрей Буровский cтр.№ 44

И он рухнул в долину, увлекая за собой сорок две тонны камней, льда и снега…

Братья СТРУГАЦКИЕ

В каждом профессиональном сообществе «экспедишников» обязательно бытуют истории со своими «черными» и «белыми» персонажами. Разделение на «черных» и «белых» довольно условно, потому что назначение их одинаково: вознаграждать «хороших» и карать «плохих» членов профессионального сообщества.

Сейчас эти профессиональные байки постепенно исчезают, потому что в экспедиции ездят ненадолго, с целями очень прагматичными: сделать дело и скорей домой, денег тратить поменьше. Экспедиция окончательно стала делом, работой и перестала быть образом жизни. До начала 1990-х годов очень большое число людей – десятки и сотни тысяч человек в масштабах России – каждый год по 2—3…5 месяцев в году жили в экспедициях: в деревнях, заброшенных избушках, палатках, проводили нехитрые исследования и вели образ жизни этаких интеллектуальных кочевников XX века.

Их образ жизни требовал определенных личных качеств и веры или хотя бы профессиональных баек, освящавших нравственные и культурные нормы, на которых держался мир «экспедишников».

В какой степени реально ученые верили в существование, скажем, «черного геолога»? Сказать трудно. Конечно, большая часть историй про него – совершенно откровенный фольклор, причем фольклор живой, постоянно изменяющийся и дополняющийся. Рассказывали очень часто со смехом, всем видом демонстрируя, что на самом деле в «черного геолога» не верят. Это была своего рода игра профессионалов, ведущих общий образ жизни; игра, включенная в экспедиционный быт. Впрочем, границы игры и образа жизни тут трудноразличимы. Очень многие «материалисты» советского розлива если и говорили о нечистой силе, то исключительно с усмешечкой, но кланяться пустой избушке, просить позволения войти, оставлять кусок хлеба в углу считали совершенно необходимым. Вообще интересная закономерность: чем яростней защищал «совок» свой чахлый «материализм», тем больше он был привержен к тайному, как можно более незаметному исполнению всяческих обрядов, тем сильнее верил и в домового, и в овинника, и в лешего.

При всей нарочитости игры в «черных» и «белых» персонажей фольклора некоторые геологи уверяли меня, что своими глазами видели «черного геолога». Объяснений, конечно, может быть несколько:

1. Обычная галлюцинация, в том числе на фоне многодневного употребления спиртных напитков. В геологических экспедициях это, увы, наблюдалось.

2. Наведенная галлюцинация, когда о чем говорится, о чем думается, то и мерещится. Это как после долгих разговоров о «человеке лесов» избыточно впечатлительный юноша выходит из палатки и тут же прыгает в нее: «А он уже здесь!!!».

3. Столкновения с какой-то реальной сущностью, не имеющей никакого отношения к «черному геологу» и принимаемой за него по простому невежеству.

4. Наличие неких сущностей, которые и впрямь следили за соблюдением профессиональных… да и просто нравственных и культурных норм.

Награждается профессионализм, серьезность, умение что-то делать головой и руками. Если «черный археолог» карает, например, того, кто курил на раскопе, и награждает того, кто хорошо умеет работать при расчистке погребения, это вполне можно связать не со стремлением проводить квалифицированные раскопки, а с поддержкой определенного человеческого типа и определенной линии поведения.

Так же точно сельские старики могли очень хорошо отнестись к «экспедишнику», совершенно ничего не понимая в его профессиональных делах и даже сильно подозревая, что он под маркой археологии ищет золото. Но вот тот находил погребение, о котором даже не имели представления местные, прожившие тут всю жизнь, и хорошо раскапывал его. Он тратил массу времени, задерживался вечерами, старался, делал тонкую зачистку «под фотографию», чтобы земля была, «как зеркало», проявлял знание множества деталей, маниакальное трудолюбие. И это, независимо от всего остального, располагало к нему окружающих.

Происхождение «черных специалистов» как будто известно: их «родоначальником» является «черный альпинист», о котором говорили еще в 1930—1940-е годы. Похоже, что «черного альпиниста» породила вольница так называемых столбистов. Впрочем, фольклор столбистов – особая большая тема.

Столбизм – это очень красноярское, очень местное явление. Выходы сиенитовых скал на правом берегу Енисея, напротив города, привлекали жителей еще с XVIII века. Есть сведения, что уже тогда забираться на эти причудливые «столбы» считалось ухарской забавой среди парней, и были свои умельцы в Красноярске и в пригородных деревнях. В XIX веке, по мере роста населения, район «столбов» все больше превращался в заповедный – и в место отдыха горожан, и в место подготовки альпинистов. В 1929 году был создан заповедник «Столбы», существующий по сей день примерно в тех же границах. При этом «Столбы» оставались местом отдыха горожан и местом тренировок будущих альпинистов. Каждая группка лазавших на «столбы» строила свою избу и проводила в ней воскресенья.

С одной стороны, здесь получили подготовку такие профи, как братья Абалаковы, один из которых, Е.М. Абалаков, в 1933 году взошел на высочайший пик СССР – пик Сталина (с 1962 года – пик Коммунизма).

С другой стороны, лазили и поднимались единицы. Основное большинство столбистов просто посещало заповедник не для того, чтобы лазить, а чтобы, набившись в избы, пообщаться, приятно провести свободное время с веселыми сверстниками на лоне почти дикой природы.

Этот слой, соотносившийся с лазавшими как 100:1, формировал свои представления о жизни, свои традиции, правила поведения. Это был своего рода малый народ в большом народе, целая культура в культуре, – субкультура. В творимой этим слоем субкультуре важное место занимали разного рода мистические представления.

Любой туристский фольклор – это фольклор городских людей, которые бродят по местности и сталкиваются с реалиями, о которых горожанин, как правило, прочно забыл.

В то, что оставленное людьми жилье только на первый взгляд пустое, что надо просить разрешения войти у пустой избушки, что надо оставлять еду обитателям заброшенных домов, а иначе можно ждать «нехороших стуков» или прочего беспокойства, туристы скорее верят, чем не верят.

Но наивно объяснять этот фольклор только тем, что у туриста есть некие знания, которые появляются от бродячей жизни.

Во-первых, сказывается испуг, неуверенность в себе человека, попавшего в незнакомую среду. И это чувство неопределенности накладывается на неоязыческое сознание интеллигента.

Не веря в Бога (декларативно, на уровне шумных утверждений), интеллигент, как правило, лишен целостного мировоззрения. Без учения об устройстве мироздания – метафизики – любые частичные знания, пусть самые глубокие, не позволяют понимать границы возможного и невозможного. Тем более, что даже квалифицированный в частностях, принесших ему ученые степени, интеллигент обычно невежествен; особо же он невежествен, порой прямо сказочно, в вопросах, связанных со «всякой чепухой» – с учением о мире невидимого. Интеллигент легко пугается и еще легче верит всему, что ему расскажут «понимающие» люди. А хуже всего, что, сталкиваясь с непривычным, с незнакомым, интеллигент пытается объяснить непонятное и незнакомое, исходя из своих убогих представлений, и страшно подумать, что у него получается. Сколько я выслушал за свою жизнь попыток объяснить привидения с позиций биохимии, экстрасенсорные воздействия с точки зрения теории прогресса! И все это взволнованно рассказывается у вечернего костра, сообщается усердно поглощающей знания молодежи.