— Интересно, там есть где согреться? — спросила она, указывая на заметно приблизившийся берег.
— У нас есть полицейские зажигалки, — выдавил я сквозь стук собственных зубов.
И тут всего в пятистах ярдах от островка наш пеший маршрут закончился. Всего три-четыре фута мы прошли, как окунулись с головой. В воде было теплее, но зато здесь нас сразу же понесло течением. Это был небольшой и узкий пролив, разрезавший подводную косу, но течение в нем было сильное. Мы едва не упустили наше стекло, но, упорно работая ногами, все-таки сумели наискось пересечь этот поток воды и очутиться совсем близко от берега. Здесь мы бросили плот, вцепились руками в края стекла и бегом побежали к берегу. Господи, как мы обрадовались, когда наконец очутились на ровном, песчаном, еще не совсем остывшем от дневной жары пляже!
— Надо же, добрались! — бормотала Марсела и, упав на колени, молитвенно сложила руки. Я больше думал о том, как согреться. Газовая зажигалка, обнаружившаяся среди наших трофеев, работала, но требовалось еще поискать, что ей разжечь. Островок был совсем маленький — примерно сто ярдов в поперечнике, и представлял собой всего лишь оторвавшийся, точнее отмытый, кусочек косы, начинавшейся от мыса Педро Жестокого, затем переходившей в подводную отмель. Лишь где-то в середине островка неведомо как образовалось три десятка квадратных ярдов почвы, на которой росли кустики и трава. Но зажигать их мне не хотелось, и вовсе не потому, что жалко было уничтожать природу. Просто я не хотел, чтобы костер заметили с корабля, от которого досюда было намного ближе, чем до вертолета. Огоньки его все так же мерцали в темноте.
— Снимай ты эту рвань, — сказал я Марселе, — без нее теплее будет, а в темноте я тебя все равно не разгляжу.
— А если и разглядишь, так я не обижусь, — хмыкнула Марсела.
Футах в пятидесяти от воды песок был совсем сухой на глубину в добрых два десятка дюймов. Мы выкопали себе по ямке и присыпались песком. Снаружи остались лишь головы.
— Тепло… — мурлыкнула Марсела, и спустя несколько минут я услышал ее ровное дыхание. Она спала. А я рядом с собой все-таки положил автомат. Впрочем, если бы нас кто-то собрался захватить, то мог бы сделать это легко и просто: от голода и усталости я был легкой добычей, к тому же заснул без задних ног.
Дурацкий сон N2 Ричарда Брауна
Этот сон я считаю дурацким прежде всего потому, что он был прямым продолжением дурацкого сна N1, увиденного мною после попойки в доме мэра Лос-Панчоса Фелипе Морено и национализации его супертолстухи-жены. Сами понимаете, что приключения, пережитые с момента атаки на бензоколонку Китайца Чарли, предрасполагали, как мне кажется, увидеть супербоевик с элементами фильма ужасов на тему перестрелки и рукопашной, которую мне удалось пережить на асиенде «Лопес-23». Ничего удивительного не было бы и в том, если бы мне приснилось плавание по канализации, автогонка по кольцевому шоссе, ночной кросс через шипящие от змей джунгли или, на худой конец, полет на вертолете с падением в океан. Но ничего такого я во сне не увидел. Вместо этого моя черепная коробка показала мне вторую серию «фильма» «Похищение младенца», где я исполнял заглавную роль.
На сей раз действие началось в поезде. Я увидел себя лежащим на руках сизоносой женщины, а над моим собственным носом висела ее огромная грудь. На соске груди сопливилась капля желтоватого молока. Я очень хотел есть, но это была НЕ ТА грудь, она противно пахла, и я запищал, протестуя: «Извините, мэм! Я отказываюсь принимать пищу в таких антисанитарных условиях! С чего вы взяли, что я собираюсь употреблять в пищу ваше молоко? У вас есть сертификат качества? Без предъявления его я не притронусь к молоку! Я обращусь в Общество потребителей, и вас привлекут к суду!» Сами понимаете, что мои вопли никто не понял, да и не собирался к ним прислушиваться. Мне запихнули в рот этот неизвестно когда мытый сосок, молоко капнуло мне на язык, и пришлось, подчиняясь грубой силе, сосать это самое НЕ ТО молоко. Впрочем, оно оказалось достаточно вкусным и пригодным в пищу. Я насосался его вдоволь и, кажется, опять заснул во сне. Взрослого Брауна удивило, что поезд выглядел совсем не так, как те поезда, которые он привык видеть. Ни трехъярусных полок, заваленных людьми, узлами, чемоданами и коробками, ни столь запыленных окон с двойными стеклами я не видывал. И уж, конечно, мне никогда не доводилось нюхать столь убийственного аромата из смеси перегара,
табака, пота и горелого угля. Вентиляция в этом вагоне, видимо, полностью отсутствовала. Судя по тьме за окнами, стояла глубокая ночь, но в вагоне то и дело хлопали двери, кто-то громко разговаривал и орал песни на непонятном языке.
Сколько времени я проспал во сне — неизвестно. Но сон не кончился. Когда во сне «я»-младенец — открыл глаза, то обнаружил, что меня перепеленывают, ибо я несколько замарал и подмочил свою репутацию (главным образом, пеленки). Поезд по-прежнему стучал колесами на стыках рельсов, а страшная обладательница царапины на носу наматывала мне какую-то сомнительной чистоты тряпку вместо подгузника. Причем она даже не удосужилась протереть все как следует. Поэтому у меня появился сильный зуд, все зачесалось и защекотало. Я хотел было заявить, что протестую против такого обращения, но мне вновь заткнули рот соском, и пришлось наполнять свой желудок единственным доступным мне деликатесом. Скорее всего я бы опять заснул, но тут что-то лязгнуло, и поезд остановился. Страшная тетка, подхватив одной рукой меня, а другой какую-то странную сумку или узел, стала, толкаясь, выбираться из вагона по невероятно узкому проходу вместе с толпой других людей. Я заметил в толпе и мужчину-бородача, и женщин, которые похитили мои прежние пеленки вместе с атласным ватным одеяльцем.
Выбравшись из душного вагона на перрон — впору было подумать, что из ада в рай, настолько свежим и приятным показался морозный воздух, — я получил возможность немного посмотреть на окружающий мир. Толпа людей с чемоданами и узлами шла куда-то к большому зданию, стоял неимоверный галдеж, что-то лязгало, гудело, тарахтело… То, что это был не американский вокзал — большой Браун мог сказать сразу и однозначно. Похожий вокзал он видел в Сайгоне, но там было тепло и не было людей в меховых шапках. Канада? Норвегия? Но тут младенец увидел человека в серой шинели и голубоватой шапке с большой красной звездой, на которой золотились серп и молот… Россия! USSR!
Скажите после этого, что сон не дурацкий? Мне, Ричарду Стенли Брауну, никогда и в мыслях не представлялось, что я — младенец, похищенный в России! Я прекрасно знал всех своих предков до четвертого колена — никто из них не касался Советов никаким боком. Но черепная коробка сама по себе разыграла этот сценарий. Самое удивительное, что я очень легко узнавал, где солдат, где матрос, а где милиционер (то есть, строго говоря, полицейский). Словно бы это уже когда-то было в моей памяти. Откуда? Если форму русских военных я еще мог видеть на каком-нибудь учебном плакате в Форт-Брэгге, то полицейских-милиционеров мы, по-моему, не проходили.
Меня внесли, по-видимому, в зал ожидания. Здесь я некоторое время лежал на руках у сизоносой женщины. Поблизости находились и ее спутницы, мужчина с бородой куда-то ушел.