Юродивая - читать онлайн книгу. Автор: Елена Крюкова cтр.№ 128

Купол церкви, похожий на длинногорлую бутыль, налитую белым вином, пульсируя, светился в дегтярной ночной мгле. Ксения завернула за угол и тут увидела шарманщицу.

Седая старуха стояла под моросью и ночным ветром и, глядя в одну точку, вертела ручку шарманки, и шарманка издавала звуки гнусавые и жалобные, перемежающиеся радостными вскриками. Ксения, ближе, ближе. Это музыка. Ты так давно хотела музыки. Ты изголодалась по музыке, а тебя кормили ужасом и обманом. Подойди к старой женщине! Когда-нибудь ты станешь ею.

Седые космы шарманщицы вились по ветру. Она ежилась в промозглой сырости. Молчала и вертела ручку шарманки. Глотала открытым ртом музыку. Музыка входила в ее глухие старые уши и выходила в небо, умирая нежно и красиво.

— Тебе холодно? — спросила Ксения, зная, что шарманщица не поймет ни слова. — Тебе голодно? Они меня, когда сюда доставляли, тоже не накормили. А я бы их накормила. И тебя бы тоже накормила. Господи! Господи, сделай чудо! Дай нам, Господи, хлеба этой чудесной ночью!

И Ксения благоговейно, лодочкой, как в детстве, когда Елизавета учила ее молиться на ночь, сложила руки.

Музыка оборвалась. Шарманщица наклонилась. У ее ног лежал хлеб. С виду обычный хлеб, высокий пушистый калач. Старуха присела на корточки и легонько надавила на хлеб ладонью. Он приплюснулся, потом опять расправился, засиял в первозданной красоте: выпечка была отменная. Ксения радостно засмеялась. Старуха схватила калач в руки. Прижала к груди. Уткнула в него лицо и заплакала.

— Ешь ты, ешь! — крикнула Ксения, плача вместе с ней. — Это наше чудо! Это наш хлеб! Я его для тебя испекла!

Старуха стала есть, слезы заливали ей лицо. Она зарывалась лицом в хлеб, поедая его, окунала в бело-золотую мякоть щеки и губы. Ксения счастливо смотрела, как она ест, и, когда старуха опомнилась, отщипнула от калача кусок и протянула ей, замотала головой.

— Нет, нет, я не голодна!.. Ешь все!.. У тебя нет дома… Я знаю… Нет еды, нет родных, нет денег… У тебя есть только шарманка. Если хочешь, я пойду с тобой, и мы вместе будем петь под шарманку. Я умею петь, правда. Научишь меня песням своей страны… Мы будем скитаться, забредать в нищие дворы и на богатые подворья, задирать кверху лица и петь, петь без роздыху, подыгрывая себе на шарманке или на губной гармошке, и люди будут высовываться из окон и бросать нам вниз монетки, конфетки, ношенную одежду, чтобы мы оделись и согрелись… А кто-то, может, сбросит и бутылочку… Ешь!.. Разве ты не видишь, я с тобой… Ты похожа на мою мать… на мою матушку… Елизавету… может, это ты, мама… отца я уже повидала…

Старуха, пока Ксения бормотала, будто в бреду, успела жадно съесть весь хлеб. Облизнулась, утерла рот рукой. Поглядела на Ксению снизу вверх. И, прежде чем Ксения успела помешать ей, встала на колени.

— Что ты!.. зачем ты, — Ксения тянула старуху за руки, обнимала ее голову ладонями, — не надо так, я же не царица… не богиня… я никто… я никто, так же, как и ты… Над нами только один… Он… кому и ты молишься…

Подняла старуху с колен. Целовала ее мокрые щеки. «Хочу отлучиться ненадолго — попить кофе, тут, недалеко, в баре», - жестами показала шарманщица. Ну что ж, иди. Иди, конечно. А я за тебя поверчу ручку шарманки, ежели ты мне разрешишь. Дай побыть мне тобой! Мы все в мире были когда-то друг другом. Дай мне подержать музыку в руках, как птицу!

Старуха всунула Ксении ручку шарманки в руку, показала, как вертеть.

— А если ты больше не придешь? — просто спросила Ксения, и старуха поняла.

Она наклонилась над шарманкой, что-то в ней повертела, на что-то нажала морщинистым негнущимся пальцем, и из шарманки полилась музыка, в которой Ксения знала и любила каждую ноту. Это была колыбельная ее матери Елизаветы. Колыбельную она узнала бы из тысяч песен, поющихся людьми в мире.

— Ты знала мою мать?!

Молчание.

— Тебе кто-то пел эту колыбельную?!

Молчание. Просительный жест: «Можно я исчезну на секунду?.. миль пардон, замерзла, горячий кофе, на кофе у меня есть грош…»

Ксения махнула рукой. Все равно толку не добьешься. Старуха заковыляла к ближней кофейне, то и дело оглядываясь на Ксению. Оглянулась в последний раз. Когда она с натугой, уцепившись за бронзовую ручку, открывала тяжелую дверь кофейни, Ксения внезапно — высверком молнии — поняла, кто она такая. Но дверь захлопнулась. Было поздно. Кто знал, куда из дешевой кофейни вели подземные ходы, исчезающие во времени. Ксения стояла и вертела ручку шарманки, слушая колыбельную, под которую она засыпала ребенком в медицинской материнской каптерке. Вместо шприцев и реторт в сырой тьме горели одинокие фонари.

Ксения стояла и играла на шарманке до тех пор, пока у нее не затекли и не замерзли босые ноги. Старуха не приходила. Так оно и должно было быть.

Девочка на льве. Старуха с шарманкой. И она — посреди.

И она может обозреть их с вышины, и засмеяться над ними, и заплакать.

Только стать ими она не может.

Но еще не все потеряно. Проиграно не все.

Когда стало понемногу рассветать и в белесой рани обозначились быки и пролеты моста, она подхватила тяжелую шарманку под мышку и пошла искать себе ночлег. Лучше моста она ничего не смогла придумать. На мосту стояли влюбленные, неистово целовались. Юноша снимал с девушки кофточку, покрывал поцелуями ее ключицы, вбирал губами и зубами нежные соски, и девушка откидывалась, бесстыдно подставляя под губы и руки возлюбленного упругое и смуглое молодое тело, извиваясь в радости и наслаждении, постанывая, шепча: «Еще!.. Еще!.. Еще!.. Прошу тебя!.. Всегда!..»

Так будет всегда, милые. Ваши губы созданы друг для друга. Ваши чресла не смогут жить друг без друга. И, когда вы будете умира… прошу прощенья, засыпать, вы не сможете уснуть друг без друга: ты, мальчик, выпьешь яд, а ты, девочка, проткнешь себя острым рыбацким ножом. Потому что ваш совместный сон священен, и ваши дыхания должны сплетаться всегда, что бы ни происходило с миром. Живите с миром. Целуйтесь. А я буду спать. Спать.

«Я боюсь умереть во сне».

«Не бойся. Ты не умрешь во сне».

«А не во сне?..»

«Можешь бояться сколько угодно. Мне все равно. Мне все едино, как, когда…»

«Смотри, какой отличный мост! Это убежище от дождя. Сложи раскладные ножки шарманки и подложи ее под голову. Деревяшка, конечно. Но теплая. Может, это карельская береза. Или курский дуб. Или керженская ель. Поплачь немного, помолись и усни. В сырости, в одиночестве. Спи, царица. Спи, Ксения. Рассвет уже. Сыро. И шепчет над тобою голос: еще, еще. Еще немного жизни. Еще любви. Пронзающей все. Забывающей все».

Она спустилась по каменной лестнице под мост, нашла укромное местечко, сложила шарманку наподобье немой клавиатуры.

Через мгновение она уже спала, открыв рот, измученная. Здесь, под мостом, в чужой стране, был ее дом — с каменными стенами, с водяным паркетом, со звездным потолком. А вместо печи была шарманка. Она была вместо печи, вместо подушки, вместо одеяла, вместо матери, вместо возлюбленного. Она была и печь, и одеяло, и мать, и возлюбленный, и голос, клокочущий в спящем горле.