Империя Ч - читать онлайн книгу. Автор: Елена Крюкова cтр.№ 37

Когда она робко вошла в купе стоящего на первой платформе скорого поезда, у нее занялось дыханье. Она остолбенела. Как можно увешивать вагонные стены позументами? С потолка свешивалась сусальная люстра. Настольная лампа топырила кружевной абажур. Другой юноша, столь же красивый, как тот, пригласивший ее, сидел за столом, читал книгу на неизвестном ей языке. Пальцы его были в перстнях: на левом мизинце сиял круглый маленький, чистой воды, сапфир-кабошон, на правом безымянном — густо-зеленый квадратный изумруд в тяжелой золотой оправе. Невзирая на жару, русоволосый юноша был в костюме, при галстухе. Он отнял глаза от книги, резко захлопнул ее. Он глядел на нее, и лицо его медленно розовело.

— Вот, Ника, я тебе сибирский подарочек привел, — небрежно бросил стриженный кареглазый барчук, толкая ее к нему ближе, — оцени!.. какая талья!.. какие черненькие глазки!.. Голову на отсеченье — в Японии, куда ты так стремишься, таких прелестниц видом не видывали… ma parole…

Сидевший юноша встал и галантно поцеловал ей запястье. Она отдернула руку. Ведь от нее так грубо пахло пирожками. Какие прозрачные, как серо-зеленый лед на осенней реке, печальные, нежные глаза. Они заглядывают глубоко. Туда, куда она сама боялась заглянуть всегда. Нежные усики над губой, пушок. О, как юн. Мальчишка. И глядит на нее неотрывно. Зачем ты ступаешь на хрупкий зеленый лед, девочка?!..

— Николай. Как вас зовут, барышня? Это Георгий, мой кузен. Я его очень люблю. Нынче он преподнес мне сюрприз.

Она не знала, что сказать. Как звали ее подружки в Вавилоне?.. Как кликали вокзальные иркутские старухи и краснощекие буфетчицы?.. Кто, как звал ее с небес, там, на Водосвятье…

— Леся.

— О, Лесси! Чудесное имя. А меня зовите просто Ника. По-домашнему.

Ее пригласили сесть. О, как предательски дрожат колени. Она поняла, что перед нею не простые парни. В беседе выяснилось, что молодые баре едут на Дальний Восток, в Японию. Георгий высунул голову в коридор из роскошного, как внутренность музыкальной табакерки, купе, позвонил в колокольчик; принесли сладкой мадеры, хрустящего печенья. “А целая корзина пирожков! — хохотал Георгий. — Их же съесть надо все!.. все…” Ника безотрывно глядел на нее. Запускал руку в корзину, не глядя. И ел пирожки; и все смотрел на нее.

Тайна взгляда. “Выйдите, принц. Мы с барышней должны поговорить”. Кузен победно присвистнул, стремительно — так вылетает из-за створы сквозняк — вышел вон из купе. Ты знаешь, Лесси, кто я? В ее горле пересохло. Нет. Но я догадываюсь. Поговаривали, через Иркутск и Улан-Удэ должен прокатить Царский поезд. Да. Ты права. Посмотри сама, разве я такой уж страшный?.. Нет. Нет, Ваше Высочество, Вы… красивый. Его рука протянулась, кончики пальцев дотронулись до ее дрожащих пальцев. О, как лепестки лотоса. И дрожат. Теперь ты знаешь, что я Цесаревич. Я не отпущу тебя. Ты останешься со мной. Ты поедешь вместе со мной.

Она отводила взгляд, но всюду натыкалась на эти глаза — зелено-серые, холодно-сизые, печально улыбающиеся, нежные, ледяные, мудрые. Не приближайте ко мне вашу улыбку, Ваше Высочество. Почему?.. Она слишком нежна и хороша. Она слишком полна радости. Неужели вы так радуетесь мне?.. Простой девчонке?.. Иркутской сезоннице?.. Ты не простая, Лесси. Держу пари, в тебе течет благородная кровь. Почему вы так тяжело, прерывисто дышите, Ваше Высочество?.. У меня сильно бьется сердце. Оттого, что ты так близко от меня. Ты если и захочешь, не убежишь уже сейчас. Вы что, заперли купе?.. Все замки открыты. Но тебе ведь не хочется уйти. Нет. Не хочется.

А Георгий не придет?.. А пирожки… вы доели?..

Темнело быстро. Летняя ночь падала с небес огромной слюдяной стрекозой, ее крылья шуршали и блестели тысячью хрустальных звезд. Царский поезд медленно отошел от вокзала. За ее спиной оставался град Иркутск, и она знала, что никогда сюда не вернется. Пространство завертелось вокруг них откинутым прочь с полки Царским атласным одеялом, в белопенных вологодских кружевах, колом стоящим крахмальным бельем. Постель!.. я не хочу постель… Как ты хочешь, моя дорогая девочка. Как скажешь, так и будет.

И она легла на Цесаревичево ложе; и Ника сел у ее ног на вагонный трясущийся пол, на толстый бухарский ковер, и так сидел, держа в своих руках ее дрожащую, липкую от холодного пота ручонку, как верный пес — до тех пор, пока она не поняла, что сила, сильнее и ее самой и его, поднимается в них, затопляет их с головою, не дает дышать. Он упал на нее. Тысяча поцелуев обрушилась на нее — золотым, бешеным юным дождем с сумасшедших, тряских вагонных небес. Его губы касались ее тела везде, везде — и торчащих в томленье грудей, и живота, и локтей, и тоненьких запястий, и породистых, как у резвой кобылки, щиколоток, и щек, и лба, и стебля шеи, и она жалобно попросила:

— Поцелуйте меня… по-настоящему!..

Девочка и мальчик. Молодые, дрожащие от захлеба страсти, стройные тела. Цесаревич и сезонка. Ах, какой мезальянс. Ведь у тебя были мужики, признайся!.. Были. Ведь ты не девочка!.. но ты девочка для меня. Куда вы… куда ты едешь, зачем?.. Это мое дело. Отец снарядил меня на Восток, он хочет, чтоб я поглядел мир и ума-разума поднабрался. Я поцелую тебя по-настоящему. Гляди.

Он прижался губами к ее губам, и она, в избытке чувств, прикусила зубами его горячий язык — он застонал, но не оторвался от нее, и она сомкнула руки у него над головой, за шеей, на широкой и обжигающей, как печь, юношеской спине. Он вошел в нее смело и вольно, будто взрезал ножом рыбу на рыбалке, и она засмеялась от радости — таким нежно-безудержным, пьяным и дерзким оказался его любовный пляс. Все кружилось, плыло и тряслось. Летние лунные блики ходили золотыми мальками по потолку. Звенели хрустальные треугольнички на золоченой люстре; звенел граненый стакан в подстаканнике и витая серебряная ложка в стакане. Они не разрывали объятий всю ночь. Она дрожала — от счастья, от страха. Она лежала в объятьях Царского сына в Царском купе, а он шептал ей в лицо, сбивчиво, путано, страстно, и его мужская юная тайна, не выходившая из нее, причиняла ей, биясь в такт с ударами слов, боль и радость:

— …о, как жаль, дорогая Лесси, я не могу на тебе жениться, у меня есть невеста… знаешь, она живет далеко, в чужой земле… она дивная, вся золотая, а ты черный агат, о, как же я тебя нашел, и я не отпущу тебя, ты будешь всегда при мне, при нас при всех, при Семье… ты понравишься моей матери, я познакомлю тебя с ней… вы даже похожи… она черненькая, как ты, она датчанка… едем со мною, ты увидишь чудный Восток!.. ты ведь никогда не была в Японии?.. и не будешь больше никогда… мы поглядим на множество диковин… я буду вести дневник… мы все запомним… нет, нет, крепче прижмись!.. я не выйду из тебя, так… еще, пожалуйста, еще так обними меня… я придумал, ты будешь наша горничная!.. а когда я женюсь на Гессенской принцессе и у нас родятся детки, ты будешь нянька нашим деткам, клянусь… Лесси… девочка… продавщица моих единственных, моих любимых пирожков…

Он все-таки уснул, под утро. Она крепко, испуганно обнимала его, и веря и не веря. Когда в купе вошел Георгий, она привскочила и закрыла телом Нику, будто тот был птенец, а она мать-птица. “Ах, парочка, гусь да гагарочка! — добродушно захохотал брат. — А не хотите ли вы приподнять от постельки зады?.. мы уже по Монголии едем, гляньте-ка в окошко!..”