Ночной карнавал - читать онлайн книгу. Автор: Елена Благова cтр.№ 32

Маски надвигались глубже на глаза. Лиса держала нос по ветру. В прорезях для глаз сквозили иные века; девушка с волнистыми, распущенными по сахарным плечам волосами играла на лютне. Это девка мадам Лу?.. Заткнитесь, сударь, не оскверняйте божественный воздух праздника своим непотребством. Как же вы не узнали. Это Джульетта. Она осталась жива, и Маттео Банделло стал ее любовником. А потом ее увидел один старый венецианский дож, похитил ее и женился на ней. Они выплывали на гондоле в час вечерней зари на кривое зеркало розово блестевшей лагуны, и плыли медленно, важно, и догаресса запевала песню, и ее юный голос далеко разносился в сонном морском воздухе, и пахло креветками, водорослями, крабами, лимонами и померанцами; и старик сидел недвижно, каменно, хотя ему больше жизни хотелось поцеловать молодую жену. Он не смел. Луна увидала бы все. Он хранил тайну их любви — союза старости и юности — от всякого ревнивого глаза, земного и небесного. Он шептал ей, сжимая ее в объятиях: «Забудь Ромео. Ты все еще помнишь о нем?..» Джульетта, ты помнишь Ромео?.. Нет?.. Да?.. Молчит… Играет на лютне… Не задавай глупых вопросов, фраер.

Девочки, танцуйте бойко, иначе мадам побьет вас. За нерадивость; за лень; за скуку. Девушка никогда не должна скучать. Мадам, дайте мне веер!.. Мне не дали веера… Ах ты капризка. Веер ей подай. А сама не смогла сшить?!.. Из павлиньих перьев, что продает старуха Дрюон на улице Вожирар?.. Мода сезона — перья павлина! Всюду: в прическе, на шапках и шляпах, в веерах, на задах пышных юбок, за корсажем, за поясом, просто так — в руке, в кулаке. Говорят, это плохая примета: если подарят павлинье перо — будет большое несчастье. Вы знаете, Царю из земли Рус подарили… и что же?..

А что?..

А ты разве не знаешь, что с ним сталось?..

У нас одна девка знает… Мадлен… новенькая… та, что похожа на подсолнух…

Да нет, она похожа на дочь фараона…

На парадной лестнице Веселого Дома стояли солдаты в плюмажах, вдоль перил горели факелы, и пламя билось и дрожало на сквозняках. Катился цветной водопад с мраморных скал. Гости, о, я задыхаюсь от похвал и приветствий. Персик мне — вон с той тарелки — бросьте… Вы едите персик прямо с пушком?!.. У вас такие дикие манеры… Это придает… хм… очарование…

Он показался на пороге зала, одетый в костюм тореро.

Она приблизилась к нему, играя веером. Каждое перо в веере оканчивалось темно-синим глазом, отсвечивающим зеленым светом, заключенным в ярко-золотой обод — так, как зимняя Луна бывает заключена в морозное гало.

Ее глаза из-под веера. Какое пламя в них. И ужас. И радость.

Неужели она — шлюха?

И Олимпия была шлюха. И Аспазия была шлюха. И Магдалина была шлюха. И Таис была шлюха. И…

Эй, вы! Шлюхи! Остановитесь! Танец еще не объявлен!

Не слышат. Безумствуют. Кружатся в вихре.

Для чего он оделся матадором? Неужели она — бык?

Золотой бык. Ты забодаешь трусливого тореадора. Напрасно он выпятил грудь, расшитую золотом так густо, что золотая рубаха не может согнуться и он не сможет наклониться, чтобы поцеловать тебя.

— Мое почтение, прекрасная Мадлен.

Низкий, насмешливый поклон. Лосины, туго обтягивающие худые длинные ноги. Он похож на коршуна. Усы нервно подергиваются. Красную тряпку он сжимает в кулаке. Мулету?! Дразнить какого быка ты собираешься, граф Анжуйский?!

— Рада видеть тебя целым и невредимым на арене, мой прекрасный тореро, — дерзко сказала Мадлен, сверкая в графа глазами и поворачиваясь так, чтобы он мог видеть кровавую розу в ее лежащих медными кольцами волосах, и ее босые ноги. Она, как нарочно, была одета танцовщицей, гитаной. Желтоволосая цыганка. Это странно и дико. Она умеет плясать фламенко? Да, умеет. Она лучшая плясунья в Пиренеях. Ее выкрали из цыганского табора.

Он тоже ее украдет. Из вертепа старой шлюхи Лу.

Тореро взмахнул мулетой. Тряпка полоснула по духоте.

— Иди, иди сюда, бычок. Где твои рожки?

Мадлен наклонила крутолобую голову. Глянула исподлобья.

Тореро повел мулетой около носа танцовщицы.

— Ты будешь мой, бычок! Поглядим, на что ты способен. Как ты сражаешься. Может, у тебя и рожек-то нет. И копытца дырявые. И к хвосту колокольчик привязан.

Мадлен ринулась на графа. Хотела шутки, а получилась драка.

Удар. Еще удар. Тело зверя, как ты бьешься. А я тореро. Я покорю тебя, пригну за рог к опилкам арены. Девчонки, что визжите?! Не видали корриды?! Мадам, мадам, да отстаньте вы с вашим ледяным лимонадом! Я не пить сюда пришел. Не курить кальян и опий. Не кататься верхом на ваших вымуштрованных девочках на обитых бархатом диванах. Я пришел, чтобы взять свое. И я возьму.

Она била его наотмашь всем телом. Бодала головой. Ударяла лбом. Выставленными вперед пальцами колола. Он хлестал ее красной мулетой. Хохотал во все горло. Смех летал по анфиладам, заполнял углы и закутки, исчезал в зазывно распахнутых спальнях. Смех мазал алой краской по набеленным мелом и нарумяненным румянами щекам напуганных девиц, по застывшим в ахе губам гостей, по катящимся по паркету и коврам ананасам и апельсинам.

— Коррида! Коррида! Человек и бык! Зверь побеждает человека!

— Это Мадлен, что ли, забавляется?..

— Глядите! Он душит ее!

Тореро нацепил на шею быку красный скомканный лоскут, стал стягивать тряпку за углы вокруг глотки.

Он сошел с ума. Он далеко зашел. Не надо было играть и заигрываться.

Близко перед собой он видел ее глаза. Ясные, цвета грозового неба, глаза, и не было в них ни капли испуга. Она глядела твердо и прямо. Глаза говорили: ты силен, матадор, но я сильнее. Бык всегда сильнее тореро, даже если тореро убивает его. Женщина всегда сильнее мужчины, даже если мужчина придумал свою женщину от волос до кончиков ногтей. Пусть мужчина думает, что он — Бог. Его всесилие — сказка. Ветхая красная тряпка, ею закрывают бледное лицо мертвого тореро, когда его несут на носилках, уносят с опилок арены под выкрики и рыдания толпы, потрясающей ножами и кулаками.

— Мадлен, — его хрип раздался около ее уха.

Глаза сказали: «Еще немного, и ты разом покончишь с тем, что еще не началось.»

Он чувствовал ее дрожь. Ее тело ходило ходуном, колыхалось, как ветка под порывами ветра. Глаза говорят: смерть, не боюсь тебя, а тело говорит: жить хочу. И дожить до утра. А днем — дожить до вечера. И так всегда. По кругу.

Он ослабил хватку красного шарфа, отпустил. У него потемнело перед глазами.

А народ плясал! Ведь это был бал! Прелестный бал в публичном доме — вы на таком танцевали когда-нибудь?!.. Можно сдернуть лиф. Выпустить грудь наружу. Можно разорвать и отшвырнуть верхнюю блестящую юбку, остаться в нижней, белопенной и кружевной; а если надоест и она — прочь и ее. Танцуй, танцуй, великий люд Пари! Верти своих ненаглядных милок! Закружи им головы! Их расчетливые, холодные, жадные головы! Они всегда лишь денег хотят. Сделай так, народ, чтоб они повеселились хоть чуть-чуть от души. Забыли о блеске монет. Пляшите! Мадам заплатила за все! Мадам щедрая. Она и бьет-то нас не сильно, а будто лаская. Любя. Будто целуя, бьет.