Ночной карнавал - читать онлайн книгу. Автор: Елена Благова cтр.№ 132

— Так мыслю, Куто, что им не мешало бы немного развеселиться.

— Так, как мы, они не смогут веселиться никогда.

— Что верно, то верно.

Мадлен улыбнулась, вспомнив их Венециа и солнечное утро на лагуне.

Авто с гудением мчалось по Пари, не соблюдая правил, на зеленый и красный свет, как припадочное, содрогаясь, заносясь на поворотах всем корпусом. Рю Наполеон. Рю Багратион. Рю Санкт-Петербург. Рю Рекамье. Рю Делавар. Особняк. Они привезли ее домой.

Она закрыла глаза и откинулась на сиденье.

— Ну! Выходи!

— Не пойду ножками. Несите.

Это новый номер. Издевательство называется. Она чует, что ей предстоит, и хочет напоследок поизмываться всласть.

— Делать нечего, Пьер, придется нести ее. Тащить. Индийская принцесса. Слониха в золотом чепраке. Неси и кланяйся ей. Бормочи: не жмут ли вам ваши уродливые золоченые туфельки, Великая Княгиня.

Они вытащили ее из авто, подняли на руки, взвалили на плечи. Понесли.

Она сидела на плечах Пьера и барона и торжествующе озирала зимние захолодавшие деревья в ночи, с обледенелыми, как бы хрустальными ветками, башенки особняка, тропинки в парке. Высохшие листья дикого винограда, обвившие веранду, заиндевели, как вычурные пластины восточного черненого серебра.

Вот вход; вот лестница. О мрамор, о гладкие перила! Не поскользнитесь, слуги мои. Если упаду и разобью себе голову — никто уже вам не скажет, кого из магнатов, ваших подсудимых, надо бояться, а кого попросту щекотать под мышками; кому надо щедро, поджавши брюхо и подтянув поясок, платить из своего кармана, а кто заплатит сам, вывалит последнее, только отстаньте, отбегите. Отвалитесь, насосавшиеся живой крови пиявки.

Несите меня! Выше! Наверх! В спальню! Я не люблю гостиную. Тут есть портрет инфанты… она меня здорово напугала. Чуть не сошла ко мне однажды с холста. Брось заливать, Мадлен! Ты просто напилась. Надралась, как свинья. И тебе мерещились всякие ужасы. Пей на ночь только бренди. Лишь бренди, и ничего иного — так, кажется, учил тебя один из тошнотворных клиентов, толстый магнат с родинкой на животе?!

Пьер и барон опустили Мадлен на постель в спальне. Отдышались.

— Что, задохнулись? — весело спросила озорница Мадлен и подмигнула им. — Ложитесь рядом со мной, отдыхайте. Я вам песенку спою.

И, не дожидаясь их разрешения и соизволения, затянула:

— На мосту в Авиньоне в деревянных сабо… резво девушки танцуют, вытанцовывают любовь!.. Вы сабо мои, сабо, деревянные… Уморила меня любовь, окаянная…

— Какая странная песня, однако, — проговорил барон, плюхаясь в кресло. — Почему любовь должна быть окаянной? По мне, любовь — это одно счастье… наслаждение… удовольствие, получаемое по мере удовлетворения соблазна. Разве не так, Пьер?..

— Так, — кивнул режиссер головой, пронзительным взглядом поедая Мадлен. — Любовь — это сон наяву, Черкасофф. А вы хотели, чтобы было иначе?.. Эта девочка умеет творить радость. Я не был с ней, но, если буду когда-нибудь, я буду самым счастливым человеком в мире.

Мадлен благодарно поглядела на Пьера.

— Никогда вы с ней не будете!

— Не кипятитесь. Овчинка выделки не стоит. Где ваш восточный человек, которого вы наняли в цирке?.. Он не внушает мне доверия. Я видел его мельком. Зачем вы хотите напустить его на Мадлен?

— Тихо! — крикнул барон. — Это мое дело! Мадлен, не пытайтесь зубами снять наручники. Это вам не поможет.

— Снимите их с меня!

— Я не сниму их с вас до тех пор, пока вы полностью не подчинитесь происходящему с вами.

— Откуда я могу знать, что со мной происходит?!

— Сейчас узнаете.

Барон свистнул. Из-за портьеры вышел старик с седой бородой. Белый, как Луна в черном ледяном небе; как метель в застылых полях. Белый, суровый, снег, сахар… Соль… Седая соль земли… Глаза его горели двумя сумасшедшими углями, вставленными в сухие, наложенные друг на друга, накрест, твердые дрова — доски — щепки деревянного лица. Его лоб охватывала чалма. Это был скорее тюрбан, искусно обвернутый вокруг темени — большой, из толстого, еле гнущегося розового атласа, переливающегося складками, цвета приречной зари, заколотого огромным рубином, камнем диких пустынных львов и юных девушек, только что познавших на ложе возлюбленного. Под тюрбаном полыхало бешеным пламенем черное от еле сдерживаемой, сгорающей внутри человечьего существа страсти, корявое, как кора столетнего дуба, лицо. Сколько лет тебе, старик?.. Сколько ни есть — все мои.

Барон резко повернулся к вошедшему.

— Видишь эту женщину?

Старик в чалме кивнул.

— А этого мужчину?

Снова безмолвный кивок.

Граф встал и подошел Черкасоффу. Его кулаки сжимались и разжимались.

— Барон, — в голосе его Мадлен услышала ноты презрения. — Вы нас привезли сюда только для того, чтобы мы таращились на вашего придурошного старого бедуина? Думаете, у нас не нашлось бы дел поважнее?!

— О да, конечно, разумеется, — изогнулся барон в издевательском реверансе, вытянув над задом руку в виде крылышка. — Нет ничего важнее постельки. Милые бранятся — только тешатся. Не вы ли недавно хотели ее укокошить?!

— Кто этот шарлатан?! — крикнул граф.

— Пьер, — с улыбкой сказал Черкасофф, — вызовите сюда охранника. Он здесь. Вы ведь помните условный сигнал? И наденьте на графа наручники. Пусть они с Мадлен чувствуют себя на равных. А то ей, крошке, обидно. Это не шарлатан, Куто. Это мастер дзэн, глубоко проникший в учение Гаутамы Шакьямуни, знающий приемы древних магов и заклятий Тюхе, Посвященный и Просветленный. Засуньте Куто в кресло, Пьер! Вы забыли сигнал! Непростительно. Ай-яй-яй.

Барон вытянул губы трубочкой и свистнул, подражая крику козодоя — один раз, другой, а перед третьим сделал паузу: козодой слушал, не идет ли по лесу охотник с ружьем, не хрустит ли снег и хрустальный наст под сапогами, под кирзовыми болотниками. Мадлен, лежа на кровати в наручниках, не шевелясь, повернула голову к двери.

Она ждала, что ее ночной кошмар, охранник, надсмотрщик, соглядатай, войдет в дверь, а он избрал окно; рама подалась под ударом сапога, под нажимом подошвы, стекло треснуло, и на паркет тяжело прыгнул грузный парень в пятнистой военной форме.

Он, оценив происходящее, одним ягуарьим прыжком набросился на графа, связал ему руки за спиной.

— О. пленники, — сказал шутейно барон, — мы с вами играем. Только нельзя, граф, чтобы вы в разгаре событий, защищая Мадлен от воображаемой опасности, вдруг бросились на нашего бедного восточного гостя. Теперь вы обезврежены. Ручки ваши связаны. Птичьи ваши лапки. И клювики закройте. Начинаем! Убери свет, Пьер! Не зажигай ни лампы, ни свечи! Все должно происходить в темноте! Ночью все кошки серы! А глаза начнут видеть во мраке сразу, как привыкнут!