Матрица смерти - читать онлайн книгу. Автор: Джонатан Эйклифф cтр.№ 39

Дверь в магазин могла доставить больше трудностей, но окно рядом с ней было разбито. Я засунул внутрь руку и нашел защелку. Через минуту я уже влезал в открытое окно. Включив фонарик, я обнаружил себя в крошечной комнате, служившей когда-то кухней. Тут имелись раковина и электрическая плитка. На всем лежал толстый слой пыли, словно сохраняющий имущество для следующего жильца. В сушилке стояла молочная бутылка, на полке — консервные банки с выцветшими наклейками.

Я вошел в открытую дверь и оказался в комнате, размером побольше. Вдоль стен стояли стеллажи. Должно быть, именно здесь исчезнувший торговец держал свои лучшие книги. Я направил луч фонарика вдоль полок, прикидывая, не оставить ли здесь «Matrix Aeternitatis». Потом я передумал, решив, что этого будет недостаточно: необходимо, чтобы он лично забрал у меня книгу.

Здесь было намного холоднее, чем снаружи. Под светом фонарика дыхание мое вылетало, как облачко. Дверь была покрыта непотревоженным слоем белой пыли. Занавеска, серая и изношенная, отделявшая переднюю часть магазина от задней, висела там, где я видел ее в свой первый визит. Очень долгое время здесь никого не было. Я чувствовал, что сделал ошибку, придя сюда. Что-то здесь явно было не так.

И это стало ощущаться. То, что началось со слабого беспокойства, быстро превращалось в удушающую и острую уверенность присутствия настоящего зла. Не только комната, в которой я находился, не только магазин, но и все здание было насыщены злом. Я почувствовал, что тело мое обмякло. Я сделался безвольным и неподвижным, как тряпичная кукла, обладающая зрением и слухом.

Я стоял совершенно неподвижно, стараясь обрести дыхание и собрать волю. Вдруг из-за занавески послышался тихий звук. Сначала невозможно было определить, что это. Показалось, будто кто-то включил радио с приглушенным звуком. Но потом звук стал усиливаться, пока я с ужасом не опознал его. Кто-то играл на скрипке. Адажио из Баховской сонаты для скрипки си-минор.

Играл не «кто-то» — Катриона. Как я определил? Я ведь столько раз слушал ее игру и знал все ее особенности, все паузы, все ошибки, от которых она старалась избавиться. И я знал, что никто никогда не записывал ее на магнитофон.

Музыка продолжалась. Я так и стоял, как вкопанный, не в силах шевельнуться, и тоскливо представляя себе, что же может оказаться в соседней комнате. Мысль о поступках Дункана Милна ужасала меня тем больше, что я не знал, как он будет действовать дальше.

Музыка прекратилась. Последние ноты еще отзывались эхом в тишине, затем постепенно утихли. Я дрожал, но не мог двинуться с места. В голове моей музыка продолжала звучать, нота за нотой, как пластинка. И я знал, что если я закрою глаза, то увижу Катриону, стоящую со скрипкой, зажатой подбородком. Увижу ее глаза, следящие за моей реакцией. Я напряженно ожидал, не начнется ли опять та же или другая пьеса. И все это время я знал, что сила, действующая на меня, возрастала.

Я не сводил глаз с занавески. Свет фонарика падал на нее, как будто это был театральный занавес, готовый подняться или раздвинуться. При каждом вдохе тонкий слой пыли оседал во рту. В здании царила угрожающая тишина.

По занавеске вдруг пробежали мелкие волны, как будто ее тронул воздушный поток, и она снова успокоилась. Я не смел пошевелиться и спрашивал себя, не вижу ли я очередной сон. Но даже в самом страшном сне я не испытывал такого страха. Сейчас все было реально.

Не уверен, смогу ли я описать, что случилось потом. Даже сейчас от одной только мысли об этом мне делается тошно. Я не сходил с места, в любой момент ожидая увидеть Катриону. Разве я не слышал только что ее игру, не видел движения занавески? Минутой позже я в этом уверился еще больше: в воздухе поплыл запах ее духов.

Она не материализовалась. То есть, я хочу сказать, что я не видел появления фигуры. Однако в темноте что-то дотронулось до моей щеки. Рука. Мягкая и теплая кожа. Я ничего не видел, только ощущал. Рука продолжала гладить мое лицо. Я стоял неподвижно. Мне хотелось закричать, вырваться, убежать. А затем она подошла ближе, руки ее обнимали меня, притягивали к себе. Я чувствовал ее тело, невидимое, но настоящее — оно прижималось ко мне. Ее губы целовали мои щеки, нос, подбородок и, наконец, губы.

Это была Катриона, а не ее подобие. Я не мог ошибиться: эти объятия обладали присущими только ей особенностями: движения рук, поддразнивающие и сдающиеся поцелуи. Я чувствовал, что готов уступить ласкам и обнять ее. О Боже, я был очень близок к этому! Рассудок кричал: «Нужно бежать!», глаза говорили: «Здесь никого нет!» Что бы оно ни являлось, это была не Катриона. Но тело мое, так неожиданно обласканное, готово было реагировать по-своему.

Тут я вспомнил совет из книги, которую мне дал Дункан: если к вам приходит суккуб во сне или наяву, повернитесь к ней и спросите ее имя.

Отвернув рот от поцелуев, я спросил:

— Как твое имя?

А затем повторил то же на латинском, древнееврейском и арабском языках:

— Как твое имя?

Воздух, который до сих пор так приятно пах знакомыми духами, неожиданно изменился. Я закашлялся, как будто к моему лицу приложили только что сгоревший уголь. Я почувствовал, как мою кожу облизывает язык. То был не человеческий язык: он был значительно длиннее и грубее.

То ли во мне проснулось отвращение, то ли произошла реакция на заданный мной вопрос, но я почувствовал, что могу двигаться. Я повернулся и побежал к двери. Позади я услышал голос, голос Катрионы.

— Эндрю. Вернись. Это я. Ты мне нужен, Эндрю...

Я продолжал бежать и не остановился, пока не добежал до переулка. Велосипед ждал меня там, где я его оставил.

«Matrix Aeternitatis» по-прежнему лежала в кармане моей куртки. Возвращаться за другими книгами не имело смысла: старика я больше никогда не увижу и возвратить книгу мне не удастся.

Я долго сидел, стараясь прийти в себя. Нервы ни к черту. Осуши я сейчас залпом три или четыре стакана виски — и то вряд ли обрел бы спокойствие. Быть может, это прозвучит тривиально, но когда тебя обнимают так материально, а на самом деле вокруг пустота, возникает ощущение гадливости, как если бы я, обнимая красивую молодую женщину, открыл глаза и обнаружил рядом с собой в постели обнаженный труп.

Раз уж мне не суждено было избавиться от ненавистной книги, я решил рассмотреть ее и понять, зачем мне ее всучили, и отчего ее присутствие вызвало кошмарные сны. Я встал и вынул книгу из кармана куртки.

Я сразу же заметил, что у книги было два названия. Первый, «Kalibool Koloob», означал «Источник вечной жизни». Второе название, «Resaalatool Shams ilaal Helaal», означал «Письма солнца к растущей луне».

Я перечитал короткое предисловие английского переводчика, Николаса Окли, но дилемма моя так и осталась неразрешенной. Судя по всему, Окли мало разбирался в существе дела. Он знал лишь, что книга и ее автор пользуются дурной репутацией. Постепенно я понял, что работал он не с арабским оригиналом, а с латинским переводом, и что латинский вариант не всегда соответствовал оригиналу.