Пенни рассмеялась: и смех был какой-то другой, без всякого намека на сарказм.
– Да нет, не в том дело! Это как-то не в моем духе.
– Тогда в чем же? Ты теперь такая умиротворенная. Счастливая.
– Да, так оно и есть. Все очень просто. Прибегла к сильному средству.
– Ты имеешь в виду алкоголь?
– Нет, Дуглас. Наркотик.
– Неужели героин?
– О, не надо так пугаться! Ну да, именно он. Ты даже не представляешь себе, что это такое. Собственно, можешь посмотреть на меня и убедиться.
– Но тому, кто употребляет героин, останется жить не больше двух лет! Так сказал один мой знакомый доктор.
– Это-то самое в нем и привлекательное! Ничто не длится вечно, в том числе и вся эта ужасная морока с браком, рождением детей, с воспитанием. Никто от тебя ничего не ждет.
– А как же Бетховен? Ведь он вечен!
– Я этого уже не узнаю. Я никогда не буду пригодна для этой жизни. Всегда надо знать свой потолок. Свой я определила и потому могу устроить свою жизнь соответственно. Немногим такое удается.
– Пенни, иди наверх, собери чемодан и едем ко мне, позволь мне о тебе заботиться!
Она рассмеялась снова:
– Помнишь, я тебе однажды сказала, что никто меня не способен выдержать? Во всяком случае, я это помню! Это единственное, что во мне не изменилось. И тебе с этим не справиться. Спасибо за приглашение, но ты ведь не огорчишься, правда? Ты ведь не думаешь, что сможешь то, чего не смог Гилберт?
Я уставился под ноги на свежевычищенный пылесосом ковер:
– Твой отец знает?
– Не думаю. Пожалуй, со временем ему станет известно. Но и он тоже ничего не сможет изменить. Зачем ему? У него теперь своя жизнь. Знаешь, Дуглас, то, что он ушел к этой девице, один из лучших поступков в его жизни. Для всех, не только для него. Теперь мы все свободны.