Семья Эглетьер. Книга 3. Крушение - читать онлайн книгу. Автор: Анри Труайя cтр.№ 41

— Мне очень жаль, — сказал он своим низким, волнующим голосом, — но в последний момент выяснилось, что мои друзья не смогут прийти.

Кароль сдержалась, чтобы не улыбнуться. Мысленно она уже играла роль в новой пьесе.

Войдя в большой зал, Жан-Марк был потрясен открывшимся перед ним фантастическим зрелищем: со всех сторон, залитые электрическим светом, его окружали застывшие нагие тела и отколовшиеся от торсов головы с пустыми глазницами. Скульптурные изображения казались мертвее самих мертвецов, наводя на мысль о бренности этого мира. Стоявшие здесь мужчины и женщины когда-то страдали, лгали, любили, возводили города, купались в лучах славы, но потом, покончив с земной суетой, оставили после себя лишь мраморные изваяния, по которым рассеянным взглядом скользили посетители музея. Чувствовалось, что и на Жильбера витавший здесь погребальный дух подействовал угнетающе. В своем морском бушлатике, засунув руки в карманы, он переходил от скульптуры к скульптуре и, задрав голову, с грустью взирал на их носы.

— Да, похоже, ваяние не самый веселый вид искусства, — вздохнул Жильбер. — Когда любуешься картиной, хочется пройти сквозь полотно и окунуться в яркие краски, а стоя перед скульптурой, почему-то невольно задумываешься о смерти. Вот, например, это лицо, оно вроде бы улыбается, но от этой улыбки мурашки бегут по спине. Ты не находишь?

— Согласен, но мне кажется, что, если лицо искажено гримасой боли или отчаяния, оно смотрится еще ужаснее. Лично я считаю, что скульптор не должен слишком натурально изображать чувства и позы. Их надо лишь слегка наметить, пусть зритель сам додумает остальное. Иначе, если мастер переусердствует, получится пародия на человека, что-то вроде кукольного театра. Взять хотя бы этого кошмарного «Лаокоона и его сыновей»!

— Здорово, что ты про него вспомнил, я его тоже терпеть не могу! — радостно воскликнул Жильбер.

Жан-Марк приятно удивился тому, насколько близки их вкусы. Да, все-таки он был прав, отказавшись от сегодняшнего похода в «Бигарад». По телефону все прошло гладко. В качестве предлога он выдумал дополнительные практические занятия. Валери вроде бы даже и не удивилась. Сейчас она, должно быть, веселится с друзьями: сыплет заранее заготовленными остроумными словечками, пьет из стакана Ника, танцует щека к щеке с Бертраном… «Что ж, пусть, если ей это нравится!» — подумал Жан-Марк и тут только заметил, что идет рядом с Жильбером. Интересно, как долго они шли в ногу?

Переходя из зала в зал, Жан-Марк и Жильбер то восхищались сдержанной наготой подростка, то размышляли над куском мрамора, из которого вырывался наружу мужской торс с напряженными от мучительной боли мышцами, то пытались разгадать тайну лица с отбитым носом и сложенными в чувственную улыбку губами. Время от времени, по знаку экскурсовода, посетители сбивались в плотные группы и окружали какой-нибудь из мировых шедевров.

— Пошли дальше, — шептал Жильбер, — я не могу слушать эту ахинею.

Внезапно погас свет. Все скульптуры, кроме одной, растворились в темноте. В центре «Зала кариатид» луч прожектора высветил изваяние Дианы-охотницы. Шея богини была длинной, ступня узкой и изящной, рукой она нащупывала стрелу в висевшем у нее на плече колчане. Рядом резвилась лань.

— Тебе нравится? — спросил Жильбер.

— Нет, по мне, так слишком слащаво, — ответил Жан-Марк.

— К тому же у нее такое тупое выражение лица! Мне кажется, греки в принципе не умели изображать женщин. У них получались или грудастые матроны, или плоские девицы с мальчишескими фигурами!

Когда в зале вновь зажегся свет, Жильбер углубился в правую нишу и замер перед очередным надгробием, изображавшим юношу с поднятыми вверх и соединенными над головой руками.

— Ты не находишь, что это уже лучше? — заметил Жильбер.

— Без сомнения. Почему они засунули его в угол?! Здесь же его никто не увидит! Идиотизм! — возмутился Жан-Марк.

Просветленное выражение лица, мягкость жеста, зернистая фактура мрамора, каждая деталь отдельно и все вместе создавали впечатление полного совершенства. Довольно долго они простояли перед этим юным незнакомцем, потом пошли дальше. Рассматривая каждый новый экспонат, Жан-Марк и Жильбер радовались полному совпадению своих мнений и оценок. Снизойдя все же до «Венеры Милосской» и других божественных знаменитостей мирового масштаба, они, уже больше ни на что не отвлекаясь, направились к более необычным экспонатам. Им казалось, что в тайну этих архаичных изображений, кроме них двоих, не дано проникнуть никому. Очень древняя статуя Аполлона с увечным фаллосом, сатир, играющий с ребенком… Внезапно Жильбер остановился перед скульптурной композицией, представляющей двух подростков, слегка склонившихся друг к другу. Один из них, с отколотой правой рукой, как будто что-то читал по своей левой ладони. Другой, положив левую руку на бедро, правую как-то странно, растопырив пальцы, держал над затылком своего друга, при этом глядя на него с братской нежностью. Оба были наги, но гармоничные линии мускулатуры, едва проступавшие сквозь мрамор, придавали их облику необыкновенную чистоту. Даже пенисы, отчетливо видимые среди кудрявых волос, не нарушали гармонии этого скульптурного ансамбля. Навеки оставшиеся молодыми тела были глубоко целомудренны и полны достоинства. Вечная юность, благородство, жизнь на лоне природы и мужественные игры — вот что пришло на ум застывшему перед пьедесталом Жильберу.

— Боже мой, какая красота! — восхищенно прошептал он.

— Да, — подтвердил Жан-Марк и, наклонившись, прочел надпись на табличке: — «„Орест и Пилад“, архаический стиль, слепок со скульптуры, относящейся к пятому веку до нашей эры».

— Когда смотришь на них, то возникает ощущение, что люди, жившие в Древней Греции, обладали каким-то особенным секретом счастья, который мы утеряли, одевшись в мрачные одеяния и придумав, начитавшись Библии, дурацкие правила приличия, — сделал вывод Жильбер. — Орест и Пилад! Два друга…

— Ладно, пойдем, — позвал его Жан-Марк.

Они покинули зал античной скульптуры и оказались у подножия монументальной лестницы в тот момент, когда вновь погас свет. На этот раз луч прожектора был направлен на верхнюю площадку, где высилось изваяние Ники Самофракийской. Словно фигура на носу корабля, она, раскинув мощные крылья, летела вперед на фоне ночного неба, величественная и обезглавленная. Под сильным напором ветра одеяние богини, собираясь в складки, плотно облегало ее живот, бедра и грудь.

— Она кажется красивой, потому что у нее нет лица, — дал свою оценку Жильбер. — Если кто-нибудь откопает ее голову, это будет катастрофа!

— Ну что, будем подниматься в другие залы? — спросил Жан-Марк.

Жильбер колебался.

— Я думаю, хватит, — ответил он наконец. — Нельзя за один раз переварить такое количество шедевров. Все впечатления смешаются в одну кучу. Может быть, мы пойдем к тебе? Я бы очень хотел посмотреть, как ты живешь.

Еще вчера Жан-Марк отказался бы показать свою комнату Жильберу, но сегодня утром тайком приходила Аньес. Теперь у него дома полный порядок.