То, что произошло после этого, Лева всю оставшуюся жизнь считал мороком, непонятно откуда спустившимся на него наваждением. Ему вдруг показалось, будто Злата, в общем-то, вполне симпатична, и что недостатки ее внешности перекрываются достоинствами характера, и что действительно хватит ждать и выискивать, пора создавать семью, строить совместный дом, и Злата вполне подходит для этой цели, поэтому будь, как будет, он согласен.
Раввин радостно заулыбался.
– Мазл тов,
[89]
мазл тов, в добрый час! Слова не мальчика, а серьезного человека. Думающего человека.
Он с чувством пожал ему руку.
– И еще одно, – сказал он, не отпуская Левину ладонь. – Прошлое иной раз может разрушить настоящее. Нам, новичкам, идущим по духовному пути, запрещено оглядываться. Помнишь жену Лота? Смотри только вперед, не оглядывайся, только вперед!
Лева шел домой окрыленный. Принятое решение словно сняло с его плеч тяжелый груз. И, кроме того, раввин впервые соединил свое имя с Левиным, сказав: «нам», и эта новая степень причастности необычайно льстила.
– Как девочку-то зовут? – спросила Бебе и, услышав Левин ответ, расплакалась. – Мою тетю так звали, сестру отца. Вот и вернулась Златочка в нашу семью.
Проплакавшись, она тут же завела праздничный пирог, вертуту с творогом и изюмом, Левино любимое кушанье.
Лева проснулся посреди ночи с ощущением случившегося несчастья. Он долго не мог сообразить, откуда идет это чувство, перебирал мелкие подробности недавнего сновидения, события ушедшего дня и вдруг вспомнил.
Злата! Б-же мой, что он наделал! Кто тянул его за язык, ведь он хотел отказаться, как же получилось наоборот? Лицо Златы всплыло перед мысленным взором Левы, и он весь передернулся. Ну почему именно она, разве мало в Израиле религиозных девушек с хорошим характером?! Почему он должен, будто специально, жениться на той, которая ему неприятна?!
«С утра побегу к раввину, – решил Лева, – и попробую все остановить».
Но чувство несчастья не отпускало, и где-то в глубине души он знал, что раввин уже оповестил Злату и ее родителей, а значит, дело из его личных, Левиных дел перешло в разряд общественных и переменить что-либо будет теперь совсем не просто.
– Ты типичный молодой жених, – сказал раввин, внимательно выслушав Левину сбивчивую речь. – Так ведут себя многие юноши: в последнюю минуту им начинает казаться, будто они сделали неправильный выбор. И поскольку решение очень ответственное, они тут же впадают в панику. Психологи называют этот процесс: «боязнь потерять свободу». Если ты увидишь бегущего по улице молодого ешиботника со смятением во взоре, шляпой набекрень и пиджаке, застегнутом не на те пуговицы, знай – перед тобой испуганный жених.
Медленно возвращаясь в ешиву, Лева с внезапно обострившимся вниманием разглядывал давно примелькавшиеся улицы: частые деревянные жалюзи старых домов, корявые от древности эвкалипты с узловатыми, похожими на корни ветвями. Форма мельтешивших, убегающих в сторону предметов вдруг начала казаться чуть ли не главнее заключенного в них смысла, того самого смысла, ради которого Лева всегда пренебрегал внешним видом. Если раньше решающим в понимании сути какой-либо вещи являлось ее предназначение, запрятанный в глубине резон, то теперь «как», ранее таившееся на границе внимания, переместилось в центр, оказавшись чуть ли не важнее самого «что».
Учеба не шла в голову, Лева, не добравшись до ешивы, свернул на параллельную улицу и спустя несколько минут оказался у «самолета». Выбрав место на самой укромной лавочке, он расположился поудобнее и принялся по-новому разглядывать хорошо знакомый парк.
Тянул свежий утренний ветерок, и под его наплывами листья деревьев с шелестом выворачивали серебряную изнанку, смешная собачонка, подрагивая во сне мягкими, бархатистыми ушами, спала, развалившись прямо на газоне, и по ее кремовому брюшку деловито переползали крупные черные мухи.
Каждую проходившую через парк девушку Лева придирчиво оглядывал, примеряясь, сравнивая ее со Златой. Через несколько часов наблюдений он пришел к неутешительному выводу: ему вообще никто не нравился. Женское племя раздражало его самоуверенностью, априорной убежденностью в том, что беззастенчиво выставляемые напоказ прелести представляют безусловную и неоспоримую ценность. Оголенные пупки, вихляющие бедра, манерные движения рук, подведенные тушью глаза, губы в пунцовой помаде, зазывно торчащие из-под одежды лямки нижнего белья, просвечивающие кофточки, полупрозрачные юбки – все это откровенное бесстыдство не привлекало, а отталкивало.
Проходя мимо, они по-антилопьи испуганно выгибали шеи, но взгляд – взгляд которым каждая смеряла Леву, – хищный, оценивающий взгляд с головой выдавал их намерения. Он, Лева, мирно сидевший на скамейке, был на самом деле жертвой, а все эти наряды, украшения, покачивания бедер, все эти волосы, накрашенные губы и подведенные глаза предназначались для одной единственной цели: поймать его, его – подлинную антилопу, чтобы, затащив в логово семьи, не спеша и властно справить свое привычное дело.
Аккуратно одетая, стройненькая умница Злата по сравнению с этим наглым бабьем должна была бы выглядеть принцессой, но не выглядела.
– Ах, – мечтал Лева, – если бы оторвать голову проходящей мимо красотке и пересадить ее на туловище Златы, он стал бы самым счастливым человеком на свете. Но о таком счастье можно только мечтать!
Судя по всему, жениться ему пока не следовало. Наверное, он еще не созрел для совместной жизни с человеком другого пола, наверное, нужно отложить, отодвинуть это предприятие на несколько лет, за туманную черту будущего. Но ведь раввин говорит, что без жены он только половинка, неполноценная долька нормальной личности. Нет, если жениться, то, конечно же, на Злате. Характером она подходит, а к внешности он притерпится, как-нибудь да привыкнет. Б-г поможет!
«Конечно, конечно поможет!» – радостно подумал Лева, поднимаясь со скамейки. В конце концов, задуманное им дело он совершает не для собственного удовольствия, а повинуясь предписаниям Торы, выполняя волю наставников. Значит, все должно утрястись и сложиться!
Успокоенный, он вернулся в ешиву. Несколько часов занятий протекли в привычном отчаянии, ужасе перед какой-то невообразимой логикой комментаторов, перед их совершено сверхъестественным умением отыскать в понятном на первый взгляд тексте почти незаметные глазу внутренние противоречия, чтобы с их помощью обратить смысл изучаемого отрывка на прямо противоположный. Слежение за бешеным галопом мысли заставляло Леву страдать почти физически, каждый поворот в рассуждениях он воспринимал, точно новое орудие пытки. Но какое же счастье, какие невозможные благодать и умиротворение воцарялись в его душе после полного разбора всех мнений. Он чувствовал себя подобным Всевышнему в седьмой день Творения, когда, отложив в сторону созданный мир, Он погрузился в блаженное чувство созерцания и покоя.
Изученная страница сияла на стендере, переливаясь красно-желтым цветом червонного золота, полосы рубинового огня мерцали в грозных колонках Тосфойс,
[90]
изумрудно светился Раши, ровно и жарко горели сапфиры ссылок на страницы «Шулхан Аруха». Его, Левины, проблемы выглядели так незначительно и жалко на фоне этого великолепия, что он совсем успокоился и вернулся домой умиротворенным и тихим, вызвав тем самым, новый приступ умиления у Бебы.