– А сколько чудесных открытий свершила физическая и
химическая наука! А медицина! Никогда еще человек не знал о себе и природе так
много. Разум наконец-то приучается мыслить бесстрашно и самостоятельно, он
избавляется от детских пеленок. Человек нынче чувствует и понимает себя совсем
по-другому. Величественный Шекспир, свободолюбивый Сервантес де Сааведра,
дерзновенный Спиноза, пытливый Джон Донн и многие другие мыслители дали
человечеству возможность уважать себя, гордиться собой! Узда слепой,
нерассуждающей веры нам больше не нужна. Это прежде, в темную и жалкую эпоху,
религия была необходима, чтобы посредством страха Божия подавлять в наших диких
предках звериные желания и ужас перед загадкой бытия. Ныне же большинство
загадок, ранее казавшихся непостижимыми, благополучно разрешены наукой. Ученые
добрались бы и до всех прочих природных тайн, если бы их рассудок не был скован
суеверием. Всё, друг мой, христианство исчерпало свою полезность. Его надо
сбросить, как подросший ребенок сбрасывает платье, ставшее слишком узким и
стесняющее рост. Чтоб двигаться вперед, дальше, выше, человеку отныне
понадобится не вера в чудо, а вера в собственные силы, в собственное разумение.
Если люди узнают правду о Христе и истоках его учения, произойдет великий
разброд в умах – куда более созидательный, чем во времена Реформации. Ведь
любая встряска, любое разрушение единомыслия благотворно для работы мысли.
Многие, конечно, в страхе отшатнутся, заткнут уши и закроют глаза. Но немало
сыщется и таких, кто станет жадно внимать новой истине. И это будут лучшие из
людей! Мы с вами стоим на пороге Золотого Века! Как разовьются наука и
искусство, как возвысится образование! А главное – человек перестанет
пресмыкаться перед Высшим Существом, которого на самом деле не существует. Если
же люди не будут унижаться перед Властителем Небесным, то очень скоро они не
захотят простираться ниц и перед властителями земли. Возникнет новое общество,
состоящее из гордых и уважающих себя членов. Вот цель, достижению которой не
жаль посвятить свою жизнь!
Вальзер не совладал с волнением. Его голос сорвался, по лицу
текли восторженные слезы.
– А как же Дева Мария, Пресвятая Заступница? – тихо спросил
фон Дорн. – Раз Бога нет, то и Ее тоже? Она не способна ни за кого заступиться,
потому что умерла две тысячи лет назад? И вечной жизни тоже нет? После нашей
смерти ничего не будет? Совсем ничего? Но зачем тогда жить?
– Чтобы пройти путь от бессмысленного зародыша до мудрого и
благородного старца, который знает, что прожил свою жизнь сполна и испил ее до
самого донышка, – сказал Вальзер так, что было видно – он думал про это и нашел
решение. – Я искал «Евангелие от Иуды», потому что верил в силу этой книги. Ни
один прочитавший ее – нет, даже просто заглянувший в нее – не смог сохранить
веру в Бога, даже сам главный инквизитор. У меня есть план, которым я надеюсь
вас увлечь – мне ведь и в дальнейшем будет нужен верный и храбрый помощник. Я
обоснуюсь в Амстердаме, где мракобесие не в почете. Я куплю типографию и издам
Книгу. Я наводню ею всю Европу. Уверяю вас, что через два или три года
поднимется волна, по сравнению с которой лютерова ересь покажется христианству
детской забавой. Мы с вами произведем величайший переворот в умах и душах!
– И снова начнется религиозная война, как после Лютера? –
спросил Корнелиус. – Одни будут убивать во имя веры, а другие во имя разума? В
нашем роду хорошо помнят Реформацию – она расколола фон Дорнов на две половины,
одна из которых истребила другую… Нет, герр Вальзер, нельзя подвергать души
такому испытанию. – Капитан постепенно говорил все быстрей, все громче. – Мир
несовершенен и жесток, но таким он стал естественным образом, никто его не
принуждал и не подталкивал. Пусть уж всё будет, как будет. Если вы правы, и Бог
человеку не нужен, то пусть люди додумаются до этого сами, без вашего Иуды,
который все равно был и остается подлым предателем, какими бы помыслами он там
ни руководствовался… Только я думаю, что Бог будет нужен всегда. Потому что Бог
– это надежда, а надежда сильнее и светлее разума. И Иисус тоже будет нужен!
Тут ведь дело не в том, кем он был на самом деле, что делал или чего не делал…
Я не умею вам этого объяснить, но я чувствую, знаю: без Иисуса нельзя. Вы
добрый и умный человек, как же вы этого не понимаете? Фон Дорн решительно
тряхнул головой. – Простите меня, мой уважаемый друг, но я не допущу, чтобы ваш
план осуществился.
– Не допущу? – прищурился Вальзер. – Не допущу?
– Отдайте мне Замолея. Я… нет, не уничтожу его, потому что,
если уж эта книга просуществовала столько веков, значит, так угодно Господу. Но
я спрячу ее в тайник – такой потаенный, что никто ее там не сыщет без явного
промысла Божия. И не пытайтесь отговорить меня, это не поможет. – Теперь
Корнелиус говорил уже не горячо, а спокойно – откуда-то на капитана снизошла
твердая, неколебимая уверенность. – Вы будете взывать к моему рассудку, а я
принял решение сердцем.
Аптекарь опустил голову и закрыл глаза. Умолк. Корнелиус
терпеливо ждал.
Наконец – через четверть часа, а может быть, молчание
продолжалось и дольше – Вальзер с тяжелым вздохом молвил:
– Что ж, мой честный друг. Возможно, в таком деле и вправду
следует прислушиваться не к зову разума, а к голосу чувства. Я сокрушен и
раздавлен тем, что не смог убедить в своей правоте даже вас, человека умного и
благожелательного. В конце концов, вы лишь повторяете мои собственные сомнения.
Я хотел испытать на вас, готово ли человечество воспринять идею мира без Бога.
Теперь вижу, что не готово. Что ж, пусть Книга ждет своего часа. А мы… Мы с
вами уедем отсюда. Стройте свой чудесный замок и отведите там комнату для меня.
Я принимаю ваше щедрое предложение.
* * *
Здесь и у мушкетера на глазах выступили слезы – по правде
сказать, он готовился к долгому, мучительному препирательству и уже заранее
укреплял сердце, чтобы не поддаться.
– Вы благороднейший из людей, герр Вальзер, – с чувством
воскликнул капитан. – Я знаю, сколь многим вы жертвуете – мечтой, жизненной
целью, великим замыслом. Но у вас хватило мудрости понять, что, желая
облагодетельствовать людей, вы подвергнете их смертельной опасности. Знаете
что? – Растроганный Корнелиус кивнул на открытую крышку алтын-толобаса. – В
возмещение за вашу книгу забирайте-ка половину моей доли. Это будет только
справедливо.
Аптекарь рассеянно улыбнулся, видно, еще не оторвавшись
мыслями от своего величественного и безумного прожекта.
– Благодарю вас. Мне достанет одного Аристотеля – тем более
что вы, кажется, не очень-то дорожите этой бедной рукописью… Что ж, милый
Корнелиус, теперь можно и выпить. За крушение великих замыслов и за мудрое
бездействие.
Фон Дорн охотно поднял кружку. Вино оказалось густым и
терпким, с привкусом смолы, дубовой бочки и каких-то трав.