Николас нахмурился. Это неожиданное известие подсекало под
корень всю стройную версию о связи архивиста с бандитами.
Нет! Не всю!
– Вы лжете! – вскипел магистр, вспомнив про другую важную
улику. Если б вы до такой степени были увлечены поисками Либереи, вы не уехали
бы на свой теннис! Нет, вы твердо знали, что меня убьют и текст в самом скором
времени будет у вас! Вы убийца! Нет, еще подлее – вы хладнокровный сообщник
убийцы!
В глазах у Фандорина потемнело от ярости – он вспомнил про
«птичку жалко», про свой полет с крыши – и, перегнувшись через спинку, схватил
Болотникова за лацканы. Цивилизованный человек, убежденный сторонник
политической корректности, и вдруг такой срыв. Вот оно – вредоносное
воздействие дикого московского воздуха.
В следующую же секунду Николас опомнился и разжал пальцы, но
в салон с обеих сторон уже ворвались охранники, очевидно, умевшие пронизывать
взглядом и тонированное стекло. Один запрокинул Болотникову голову, другой
схватил его за руки.
– Пустите! – прохрипел полузадушенный архивист. – Мне не
нужно было ваше письмо! У меня фотографическая память! Я специально учился! Мне
достаточно посмотреть на страницу в течение двадцати секунд, и я ее запоминаю.
Хотите, прочту письмо по памяти? «Память сия для сынка Микиты егда в розумении
будет а меня Господь приберет а пути на Москву не укажет а ежели умом не
дойдешь как…» Фандорин махнул молодым людям – мол, всё в порядке, помощь не
нужна, и стальная хватка была немедленно ослаблена. Хлопнули дверцы, коллеги
опять остались вдвоем.
– Так вы никому про меня не рассказывали? – тихо спросил
Николас, снова перестав что-либо понимать. – Честное слово?
– Кому?! – воскликнул Болотников, держась за горло. – А
главное, зачем? По-моему, вы все-таки не осознаете до конца, что это такое:
найти Либерею. Это открытие, равного которому не было в исторической науке! Это
всемирная слава, не-во-о-бра-зи-мые деньги, вечная благодарность потомков!
Зачем я стал бы делиться с кем-то всем этим? Да прежде чем отправить бандероль
вам, я навел о вас справки, прочитал все ваши опубликованные работы и пришел к
выводу, что как ученый вы для меня опасности не представляете. Вы занимались
мелкими фактографическими изысканиями, я не обнаружил в ваших статьях ни
размаха, ни концептуального масштаба.
У Николаса опустились уголки губ. И этот туда же! Но
Болотников не заметил, что разбередил в душе «малокалиберного» магистра
незаживающую рану.
– Вы никогда не занимались Либереей. Вероятнее всего, вы и
знаете-то о ней только понаслышке. Вас интересует лишь история вашего
драгоценного рода – и слава богу. Теперь я вижу, что недооценил вас. Вы всё
отлично поняли и сумели заручиться серьезными союзниками. Я не спрашиваю вас,
кто эти люди, скажите только – они имеют отношение к каким-нибудь
научно-историческим институциям? – испуганно спросил архивист.
Фандорин не смог сдержать улыбку.
– Нет, эти господа совсем по другой части.
– Слава богу! – возликовал Максим Эдуардович. – Значит, про
Либерею из специалистов знаем только мы с вами? Тогда еще не всё потеряно!
Послушайте, Фандорин, вы в России человек чужой, вы иностранец, вы, в конце
концов, по сравнению со мной дилетант. – Николас снова поморщился, но возражать
не стал. – Не отдавайте меня на растерзание вашим головорезам! Давайте искать
Либерею вместе, а? Я отлично знаю топографию Москвы XVII века, знаю документы,
у меня обширнейшие связи в музейных, архитектурных, даже диггерских кругах. Мы
с вами обойдемся безо всяких комиссий! Если уж мы не найдем Либерею, то,
значит, никто ее не найдет. Не жадничайте – почестей и денег хватит на двоих.
Мы не допустим, – он снова перешел на шепот и оглянулся на охранников, – чтобы
алчные деляги растащили библиотеку по томам и втихую пустили бы их на
международные аукционы. Иванова Либерея ценна именно как единое собрание. Вы не
думайте, все эти дни я не сидел сложа руки, я довольно далеко продвинулся. Вам
без меня будет трудно. Умоляю, не отлучайте меня от поисков! Я просто умру!
Трудно выдержать взгляд человека, который смотрит на тебя с
таким страхом и с такой надеждой. Фандорин отвел глаза, вздохнул.
– Хорошо, Максим Эдуардович. Тем более что я и не смог бы
воспрепятствовать вашим изысканиям. Давайте поработаем вместе. Я и в самом деле
вряд ли обойдусь без вашего опыта и знаний. Только учтите, что вы ввязываетесь
в очень опасное дело. Кроме нас с вами о Либерее знает еще и некто третий.
– А! Я так и знал! – простонал архивист. – Кто-то из
историков? Блюмкин? Голованов?
– Нет. Один мафиозный предприниматель по кличке Седой.
Болотников сразу успокоился.
– Ну, это пускай. Должно быть, услышал звон про Библиотеку
Ивана Грозного, когда комиссия работала, и решил «заколотить крутые бабки».
Вокруг меня одно время шились некие подозрительные личности, сулили «немеряно
баксов», если возьмусь выполнить какой-то заказ. Я подумал, речь идет о краже
архивных документов, и отшил их. Возможно, это и были эмиссары вашего Сивого.
– Седого, – поправил магистр. – Ясно. Они что-то пронюхали
про ваш интерес к Либерее и установили за вами слежку.
– Черт с ними, – беспечно пожал плечами Максим Эдуардович.
Просто поразительно, как быстро этот человек переходил от отчаяния к
самоуверенности. – Я вижу, за нас с вами есть кому заступиться. Давайте-ка
лучше, дорогой сэр, займемся делом. С какого пункта вы думаете начать?
– С того, на котором остановились вы. Что дали ваши
предварительные изыскания?
* * *
Болотников, оказывается, и в самом деле времени даром не
терял. За неделю, в течение которой он располагал полным текстом письма,
архивист разработал последовательный план действий – на удивление простой и
логичный.
– Во-первых, точное местонахождение тайника зашифровано.
Во-вторых, никакого дома в сколько-то там окон, конечно, давно не существует.
Подземное хранилище находится под несколькими метрами культурного слоя. Но
Либерея всё еще там, в этом нет никакого сомнения – если бы она была найдена,
то книги из Дабеловского списка обязательно всплыли бы в библиотеках или
частных собраниях – слишком уж они ценны. Самая немудрящая из этих реликвий
сегодня стоила бы десятки – нет, сотни тысяч долларов. А если учесть, что и у
византийских кесарей, и у московских царей было принято переплетать старые
манускрипты в драгоценные оклады, сплошь усыпанные лалами, яхонтами и зернью… –
Максим Эдуардович выразительно потер большой и указательный пальцы. – Ну, в
общем, вы себе представляете. Нет-нет, Фандорин, Либерея по-прежнему лежит под
землей, в этом своем алтын-толобасе.