Тайный дневник да Винчи - читать онлайн книгу. Автор: Давид Зурдо, Анхель Гутьеррес cтр.№ 69

Приготовившись, Робеспьер без дальнейших проволочек вошел в храм. Вход, справа и слева, обрамляли колонны Иахим и Боаз, дань памяти Жаку де Моле, сожженному на костре в 1314 году, как раз когда во Франции разгромили храмовников. У колонн со шпагой наголо вытянулся привратник — масонский брат, охранявший ложу во время заседаний. По обе стороны прямоугольного зала длинными рядами сидели те члены братства, кто мог (или отважился) прийти на поспешно созванное собрание. Напротив, в символической ложе храма, заняли свои места высшие должностные лица — пятеро в капюшонах, которых никто не знал в лицо. Робеспьер приблизился к ним, сделав несколько шагов вперед, и поздоровался кивком, скорее вызывающим, чем вежливым. Пол был выложен плитами разного цвета в шахматном порядке, а голубой потолок усеян звездами. В центре зала высились три колонны, окруженные горевшими толстыми белыми свечами. Сверху спускался свинцовый отвес, а вдоль стен лежал шнур с семью узлами. В глубине, в ложе храма, над головой руководителей, парила священная дельта — Всевидящее Божественное око, заключенное в треугольник, в окружении символов Солнца и Луны. Внизу на небольшом возвышении, алтаре, покоились деревянный молот, угломер и циркуль — знаки масонства, унаследованные от легендарных братств вольных каменщиков, строителей средневековых соборов. Их нынешние преемники превратились в интриганов, рвущихся к власти. Правда, не все масоны грешили властолюбием. Многие действительно верили в идеалы будущего совершенного общества и стремились внести посильную лепту в улучшение нравственного и материального состояния человечества. Посвященные высших градусов, как правило, не преследовали иной цели и ничего не желали больше, кроме как покрепче ухватить бразды правления земного царства. Самое парадоксальное — многочисленные ложи обязаны своим возникновением покровительству тамплиеров, а значит, масонский орден в начале пути защищал именно то, что ныне жаждал уничтожить. Впрочем, не менее парадоксально и превращение (стараниями новых правителей) идеалистического девиза революции «Свобода, Равенство и Братство» в уродливую карикатуру, не вызывавшую открытых насмешек только потому, что люди гибли тысячами на эшафоте.

— Братья, я пришел сюда просить вас о снисхождении, — сказал Робеспьер с проблеском гнева в глазах.

Ему не нравилось просить, он привык приказывать. Но разумеется, останавливаться на полдороге он не собирался.

— Нам известно твое желание, брат наш. И ты должен понимать: мы не можем дать тебе этого, — вынес приговор Великий мастер недрогнувшим голосом, красивым, звучным голосом, исполненным умиротворения.

— Не можем, — повторили по очереди, словно читая литанию, четверо его приближенных в капюшонах.

— Братья мои, в вашей власти совершить чудо: предотвратить падение моего правительства во благо Республики.

— Твое правительство не принесло никакого блага Республике, брат, за исключением одного: отныне никто не осмелится повторить сделанного тобой.

Лицо Робеспьера наливалось краской — порозовело, покраснело и, наконец, стало багровым от неистовой ярости.

— Тогда я заставлю вас! — вскричал он.

Угроза Робеспьера не произвела на присутствующих ни малейшего впечатления. Все присутствующие сохраняли невозмутимое спокойствие в ожидании ответа Мастера.

— Ты не заставишь нас выполнить свою просьбу вопреки нашей воле.

— Еще посмотрим!

Последний вопль Неподкупного затерялся в преддверии храма: так стремительно он выбежал из святилища, сжимая кулаки.

Выскочив на улицу без плаща, Робеспьер заорал во всю глотку. Отправляясь в храм, он предупредил своих людей: через некоторое время они должны незаметно окружить тот дом, куда он войдет. И теперь он звал их, надрывая горло. Для гвардейцев его крики послужили сигналом: они немедленно сбежались к своему командиру с оружием наперевес. Вслед за ним они ворвались в храм, осквернив его грубым вторжением. Никто не ускользнул. Черный ход, спрятанный в ложе за черным занавесом, также сторожили солдаты. Пятерым мастерам, уступая давлению силы, пришлось показать лица. Один за другим, под наведенными пистолетами, они сбросили капюшоны.

Робеспьер никого из них не узнал. И без капюшонов они оставались для него такими же неизвестными, как и прежде, когда скрывали лица под черными колпаками.

— Кто вы такие, черт побери? — набросился он с неописуемой злобой на тех, кого недавно называл братьями. — Отвечайте!

Такого Робеспьер даже предположить не мог. Правда ошеломила его: эти пожилые люди — все пятеро были преклонных лет — не являлись могущественными фигурами. Нет. Художник, парфюмер, писатель, адвокат и армейский офицер. Никто из них не мог спасти Робеспьера от уготованной ему судьбы. Никто.

Жизор, 1794 год

Юный племянник приходского священника из Дюнкерка остановил лошадь у внешней ограды заброшенного замка в Жизоре. Внушительное громоздкое и очень древнее сооружение на первый взгляд не представляло собой ничего примечательного. День клонился к вечеру, и последние лучи солнца, перед тем как погаснуть на горизонте, окрашивали эту часть крепостной стены и высокий донжон в зловещие тона. К ночи собиралась гроза. Дул порывистый ветер, и тяжелые облака, подсвеченные солнцем, заволокли уже половину неба.

Юноша убедился: вокруг ни души, и незаметно вошел в крепость, ведя коня в поводу. Дядя настаивал — он должен проделать все осторожно и тихо: никто не должен его заметить. Замок был необитаем, в отличие от деревни, и не исключено, что кто-то из местных мог его увидеть и заподозрить неладное. Не зря ведь старинная легенда гласила: сокровище уничтоженных тамплиеров все еще покоилось там, в подземелье, под охраной демона, которого способен победить только человек с чистым сердцем и только в полночь двадцать четвертого декабря… Племянник погибшего Хранителя не слышал ту легенду, но сердцем был чист.

За внешней крепостной стеной находился нижний двор. Здесь юноша привязал лошадь к столбу и пошел дальше. Он искал люк в земле, спрятанный где-то в верхнем дворе за внутренним кольцом оборонительной ограды. Мальчик нашел люк неподалеку от донжона с большим трудом, несмотря на полученные подробнейшие указания. Тайный ход явно задумывался так, чтобы на него случайно не наткнулся посторонний.

Подняв крышку люка, юноша вернулся к своему коню и снял с седла маленький, легкий сундучок. Юный гонец имел возможность в любой момент заглянуть внутрь ларца, закрытого только на защелку и не запертого на ключ. Но он так не поступил из уважения к дяде: юноша не хотел обманывать доверие человека, любившего его и заботившегося о нем, словно о родном сыне.

Юноша не знал и уже не узнает никогда, что действительно был сыном своего благодетеля. Кровным сыном, которого священник не мог признать открыто.

Мальчик запалил факел и начал спускаться по винтовой лестнице, зажав шкатулку под мышкой. Лестница начиналась у горловины люка. Узкие каменные ступени заросли грязью и мхом. В тесном тоннеле пахло сыростью — сыростью и чем-то непонятным, но неприятным, вроде гнили. Юношу пробрал озноб, несмотря на жаркую ночь, чью духоту не умаляла прохлада, веявшая из подземелья, и на теплый ветер, игравший пламенем факела.