Белый кот - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Полякова cтр.№ 48

— Ты священник? — спросила она.

Он удивленно посмотрел на нее и рассмеялся.

— Нет, — покачал головой. — Я… Просто, как и ты, однажды оказался в темной чаще. Куда более темной, поверь мне на слово… И выхода оттуда не было, по крайней мере мне так казалось сначала. Я даже собирался там остаться, в кромешной этой тьме. Пока не понял, что сие есть проявление слабости. Надо идти. И я начал двигаться в сторону света, сначала медленно, едва-едва. Потом шаги стали увереннее, и однажды я встретил тебя, и ты все время падала…

Женя не выдержала и тихонечко засмеялась.

— «Кто же летает… в такой гололед… на каблучищах», — вспомнила она чьи-то слова из своего сна. И удивилась — тогда, в тот момент, жизнь казалась ей невыносимо страшной и не хотелось смотреть вперед — потому что впереди была та самая чаща, населенная монстрами. А сейчас ей казалось, что это был такой светлый, такой сладостный миг! Может быть, он прав — и оглядываться назад стоит только в тот момент, когда ты почувствуешь, что уже прошел страшный отрезок пути?

— Ну, во всяком случае, ты держалась на ногах куда хуже меня, — улыбнулся он.

— Я и сейчас куда хуже стою, — призналась Женя. — Хотя, оглянувшись назад, я вдруг обнаружила, что совсем и не была такой несчастной, какой казалась себе тогда…

Подняв глаза, она встретилась с его взглядом и запнулась, замолчала, потрясенная новым ощущением — ей казалось, что его взгляд проникает в самые тайные, скрытые уголочки ее души… И вслед за взглядом туда прокрадывается его душа… Теперь она уже там, вместе с Жениной душой… Отчего-то ей стало не по себе, даже немного стыдно, и она снова испугалась — вдруг он это поймет? Поймет, что ей нравится?

— А сейчас? — спросил он, не убирая своего взгляда.

— Что — сейчас? — так же тихо переспросила Женя, прекрасно понимая, что он имеет в виду. «Просто оттягиваю трусливо момент откровенности», — недовольно подумала она.

— Сейчас тебе кажется, что ты несчастна?

— Нет, — призналась она скорее себе, чем ему. — Сейчас мне так не кажется… Сейчас мне… странно. И хорошо.

Он успокоился. Его взгляд потерял напряженность. Теперь он был совсем близко от нее — Женя понимала, что сейчас непременно должно что-то произойти, важное для них обоих, и боялась этого. Боялась так отчаянно, подсознательно понимая, что нет ничего важнее и слаще, чем это недавнее слияние душ. Боялась разрушить это великое чудо, превратить происходящее в обыденные, обычные, банальные действия…

Она отпрянула. Он поймал это ее движение и тут же взял себя в руки. Вернее было бы сказать — он отошел от нее душой, и Жене стало обидно.

— Я ничего о тебе не знаю, — прошептала она. — Ничего… Кто ты?

Он ничего не ответил, только усмехнулся молча.

— Нет, правда…

— Я и сам не знаю, кто я. Мне кажется, большинство людей не смогут дать тебе на такой вопрос вразумительного ответа.

— Но ты же не относишься к этому большинству.

— Напротив. Я к нему отношусь…

Женя вдруг поняла, что она идет по опасному пути. Еще минута — и они рассорятся.

— Прости, — сказала она. — Я не хотела тебя обидеть.

Он промолчал.

Она встала:

— Наверное, мне пора…

Ей было обидно. Ее душили слезы. «Вот так, — думала она. — Все одинаковые. Все красивые и мудрые слова ведут к одному и тому же результату. И когда ты пытаешься уйти от этого самого «результата», получается, что ты…»

— Женя, — позвал он ее, — я…

Она остановилась.

— Это я, кажется, тебя обидел. Пожалуйста, прости меня. И… не уходи. Я расскажу тебе все, что ты хочешь узнать. Все.

Она обернулась. Ей хотелось сказать ему все, что сейчас было у нее в голове, сердитое, обиженное «я» рвалось наружу. Но остановилась. Вернее сказать, Женю остановили его глаза. Они были такими больными, одинокими и несчастными, что Женя подумала — ему-то, оказывается, еще хуже в этой чаще. Еще страшнее…

— Нет, — покачала она головой. — Ты сам мне расскажешь все, что посчитаешь нужным. Потому что иначе получится, что я пытаюсь открыть… вон ту дверь. — Она показала на забаррикадированную дверь, и он напрягся.

— Там ничего нет, — проговорил он едва слышно. — Теперь там ничего нет. Когда-то было. А теперь там… стало спокойно. По крайней мере там спокойно, пока ты рядом со мной…

Ирина курила молча, изящно, откинувшись на спинку кресла. Панкратов невольно подумал, что Ирина великолепно вписывается в роскошную машину. И вообще она вписывается в роскошь. Вспомнив Женю, он вынужденно признался самому себе, что Женя всегда почему-то становилась напряженной. Как будто ее этот стиль страшил. Нет, она пыталась соответствовать образу, но почему-то всегда при этом казалась несчастной и немного обманутой.

Они уже подъезжали к Ирининому дому, когда она все-таки нарушила молчание.

— Такое ощущение, что ты все время нас сравниваешь, — усмехнувшись, проговорила она, выкидывая окурок. — Надеюсь, в мою пользу…

Он ничего не ответил.

Только наблюдал украдкой за ее длинными пальцами с немыслимыми ногтями — почему-то подумалось, что маникюрное искусство достигло небывалых высот, в то время как все остальные виды искусств явно притаились, спрятались на дне… Или потихоньку превращаются в разновидности маникюрного. И живопись, и литература, и… Впрочем, эти мысли поняла бы Женька. Ирина только высоко вскинет свои выщипанные бровки и презрительно засмеется. Она так и сделает, можно не сомневаться… Протянет насмешливо: «Панкратов, как же ты атавистичен бываешь иногда». Научное слово, вычитанное где-то, когда-то или услышанное и взятое в лексикон.

Ирина. Шедевр маникюрно-парикмахерско-косметологического искусства. Другие виды искусств отдыхают. Им просто нечем насытить этот профиль-барельеф. Использовать же сей образ можно лишь в рекламе.

Почему он рядом с ней? Или сам уже тихо перешел в ряды поклонников рекламы?

— Приехали, — сказала Ирина. — И слава Богу… Ты сегодня особенно скучен.

Она вышла из машины. Он тоже.

— Пока, дружочек, — сказала она, касаясь губами его губ. — Искренне надеюсь, что вечером ты придешь в себя. Проснешься. Станешь наконец-то живым, нормальным человеком. Пока…

Она двинулась к подъезду, не оборачиваясь, той самой походкой, о которой мечтают все девицы подросткового периода, уже не знающие, что на свете было какое-то другое искусство, кроме парикмахерского.

Он смотрел ей вслед, и ему больше всего на свете сейчас хотелось поехать к Женьке.

Это было невозможно.

Это было совершенно невозможно.

Легче было мечтать о полете на Луну, чем о Женькиной квартире в другом конце города.

Он вздохнул, провожая вместе с Ирининой фигурой свои глупые мечты, сел в машину, лакированное свидетельство его состоявшейся по общим понятиям жизни, и тронулся в сторону центра.