Не проехав и половины пути, таксист, которого звали Роман Пальмстинг, начал жалеть, что подобрал этого пассажира. Он начал разговаривать сам с собой, когда по дороге в аэропорт они проезжали через центр Вены мимо театра «Урания».
Пальмстинг был туговат на ухо, потому что имел привычку подолгу слушать классику хеви-металла на дешевом плеере. Когда он услышал, как человек на заднем сиденье бубнит что-то себе под нос, то решил, что ему дают указания. Такое поведение ездоков его всегда обижало. Потому что он очень гордился своей честностью. Ни разу за все пятнадцать лет своей карьеры он не ошибся маршрутом и не выбрал окольного пути, чтобы содрать с седока побольше.
— Прошу прощения? — переспросил он, бросив взгляд в зеркало заднего вида.
Пассажир смотрел в окно и что-то говорил. Пальмстинг приподнял брови и снова перевел взгляд на дорогу. Он решил, что если этот парень по-настоящему захочет привлечь его внимание, то повторит еще раз.
Всего две минуты назад Этрих вспомнил про связку ключей от квартиры и машины, которую дала ему Изабелла. Поскольку это была единственная ее вещь, которая оказалась при нем, он вытащил ее из кармана и зажал в руке, словно талисман удачи, продолжая глядеть в окно.
Почти немедленно информация стала поступать потоком, как сигнал мощного радиоприемника, который ловит несколько станций за раз. Одна белиберда, пока не настроишь. Этрих осознал, что, когда взял ключи в руку, он думал о том, где Изабелла находится и что делает.
Теперь он получает ответ, но такой подробный и так быстро, что он в состоянии расшифровать лишь малую толику.
Все это было для него так ново. Потребуется время, чтобы узнать все, на что он теперь способен. Ему захотелось, чтобы все ненадолго остановилось или хотя бы замедлилось, чтобы он смог сориентироваться. Но, судя по всему, события шли своим чередом, и кто не успел, тот опоздал.
Тут он уловил нечто настолько странное, что даже повторил вслух, чтобы послушать, как оно звучит. «Детский Дворец Зи Конг». Каждое слово Этрих произнес отчетливо и звонко. Потом повторил еще раз, теперь как вопрос.
— Детский Дворец Зи Конг? Это что за чертовщина?
Таксист долго смотрел на него в зеркало заднего вида.
Следующие несколько секунд в мозг Этриха потоком лились образы: маленькая ручка похлопывает обнаженный живот. Женщина восточного вида в медицинском халате. Какая-то другая, белая женщина в бежевом. Рука на белом столе. Яркий оттенок зеленого. Фотография Саймона Хейдена. Снова женщина в бежевом, только теперь она плакала.
— Не понимаю. Ничего не понимаю. — Этрих беспомощно махнул рукой, как будто просил кого-то по ту сторону окна подождать минутку.
Роман Пальмстинг снова взглянул в зеркало и поджал губы. Он раздумывал, что будет делать, если пассажир окажется психом и начнет делать что-нибудь странное или опасное, а то и еще похуже. Светофор впереди из зеленого стал желтым, и таксист снова сосредоточил свое внимание на улице. Поэтому он не видел, как рот Этриха внезапно открылся и как тот безвольно откинулся на сиденье, побежденный. Зато Пальмстинг услышал его горестный вопль:
— Нет! Она не могла пойти туда, не могла!
Через несколько минут Этрих велел водителю свернуть с автобана и притормозить у «рейнджровера», который под каким-то странным углом стоял на обочине дороги. Пальмстинг с радостью исполнил эту просьбу и, получив свои деньги, счастливый укатил восвояси. Последнее, что он видел, отъезжая, это как его странный пассажир в строгом костюме стоял, облокотившись на открытую дверцу «ровера», и разговаривал с кем-то внутри. Правда, Пальмстингу показалось, что машина пуста. Значит, этот псих снова разговаривал сам с собой. Таксист, разумеется, не мог видеть крошечного человечка, который сидел на приборной доске автомобиля и внимательно слушал Винсента Этриха.
* * *
Джон Фланнери писал в дневнике, когда в дверь позвонили. Он остановился, закрыл колпачком серебряную ручку и перечитал последнюю фразу: «Вблизи почти все женские киски выглядят как жевательная резинка».
Фланнери нравилось вести дневник, и он делал записи много лет подряд. Себя он считал фланером, завсегдатаем бульваров, внимательным наблюдателем и тонким ценителем жизни на земле и, в частности, человеческой жизни. Он любил людей, в самом деле любил. Он без колебаний убивал их и портил им жизнь, но это не мешало ему получать удовольствие от человечества, и он никогда не жаловался на то, что ему приходится работать с ними.
За его спиной раздался легкий шум: это догиня Люба подошла к входной двери и встала перед ней, как делала всегда, когда в дверь кто-то звонил. С каждым днем Фланнери все больше презирал эту псину, но поделать ничего не мог. Когда его назначили сюда, Любу отправили с ним в качестве так называемого партнера. Это значит, что ему все еще не вполне доверяли, хотя он не сделал ничего такого, чтобы это недоверие заслужить. Он был хорошим солдатом — выполнял приказ и никогда не жаловался. И какова награда? Псина размером с авианосец, которая следит за каждым его шагом да еще и стучит на него не реже раза в месяц. К счастью, Флора Воэн терпеть не может собак и потому, приходя сюда, Любу ни разу не видела.
У Джона Фланнери в Вене было две квартиры: одна маленькая, у Дунайского канала, где его посещала Лени. И эта, совсем в другом районе, в трех милях от первой, и снимал ее Кайл Пегг. Квартира Пегга была гораздо лучше, и он почти все свободное время проводил здесь. Она располагалась в верхнем этаже дома постройки девятнадцатого века, и из ее окон открывался прекрасный вид на всю восточную часть города. Свой письменный стол он поставил так, чтобы любоваться панорамой. Часто он просто сидел у окна со стаканом виски в руках — довольный жизнью человек.
Теперь, вставая, чтобы открыть дверь, он гадал, кто бы это мог быть. Фланнери никого не ждал. Лени об этой квартире не знала, к тому же она умерла. Флора дома. Для почтальона уже поздно. Может, это какие-нибудь сектанты ходят по квартирам и торгуют своей версией Бога, неизменно привлекательной. Фанатики всегда доставляли ему большое удовольствие.
Псина загородила собой всю дверь, так что Фланнери было никак не подойти. Такое случалось и раньше. Зверюга словно дразнила его своими размерами. Ему до смерти хотелось пнуть чертову скотину в зад, чтобы она убралась с дороги, но он знал, что его босса тут же об этом проинформируют и тогда проблем не оберешься.
— Может, подвинешься?
Их взгляды встретились, но собака не шелохнулась.
— Пожалуйста.
Люба отступила ровно настолько, чтобы он мог протиснуться.
— Спасибо.
Он открыл дверь. Перед ним стоял Винсент Этрих, в том же костюме и галстуке, что и на похоронах, и его легко можно было принять за одного из этих религиозных маньяков. Фланнери неподдельно изумился.
— Мистер Фланнери или мистер Пегг — как прикажете вас называть? — Ни малейшего напряжения или неуверенности, ни следа страха в голосе Винсента не было.