— Могу я теперь идти? — спросила снова Элиз.
Блэр неожиданно пришло в голову, что девушки, возможно, полюбили бы ее по-настоящему, если бы она отпускала их пораньше. Кроме того, за эти восемь минут она успела бы дойти до парикмахерской и не опоздать.
— Все могут быть свободны, — сказала она с очаровательной улыбкой, — если, конечно, не хотите остаться и послушать рассказ Серены про любовь. Серена обхватила голову руками, улыбнулась и, глядя в потолок, сказала:
— Я могла бы говорить о любви весь день.
Дженни встала. С тех пор как Нейт бросил ее, любовь была той темой, о которой ей меньше всего хотелось говорить. Смешно: она ведь думала, что ей будет непросто поладить с Блэр, а оказалось, что с Сереной. Элиз тоже встала, натягивая на себя водолазку не своего размера: она была ей в обтяжку.
— Не обижайтесь, но если я не съем йогурт до окончания обеда, мне придется уйти с геометрии.
— Пожалуй, я пойду с тобой и куплю себе, — сказала Дженни, используя это в качестве отговорки, чтобы уйти.
— И я с вами, девочки! — Зевая, Блэр тоже встала.
— Куда ты? — как ни в чем не бывало, спросила Серена. Обычно по понедельникам после обеда они с шиком проводили две пары в «Джексон Хоул», пили капуччино и строили сумасбродные и невероятные планы на лето после выпускного.
— Это не твое дело, — оборвала ее Блэр. И хотя она собиралась пригласить Серепу пойти с ней в парикмахерскую, теперь, когда Серена повела себя как настоящая самовлюбленная дрянь, об этом не было и речи. Резким движением вскинув голову и отбросив волосы назад, Блэр перекинула сумочку через плечо.
— Увидимся на следующей неделе, — добавила она, обращаясь к Мери, Вики и Касси, и направилась вслед за Дженни и Элиз к выходу, а затем к дальней лестнице, ведущей на 83-ю улицу.
А в переполненном кафетерии Вики, склонившись над опустевшим наполовину столом, уговаривала Серену:
— Ну расскажи нам.
Мери сделала глоток обезжиренного молока и с энтузиазмом закачала головой:
— Да, да, расскажи.
Касси собрала свои светло-коричневые волосы в хвост:
— Расскажи нам все.
Очень необычное домашнее задание
— Так что же ты хочешь снять вначале? — спросил Дэниел Хамфри Ванессу Абрамс, свою лучшую подругу, которая вот уже шесть недель, была еще и его девушкой. Дэн учился в «Риверсайд», известной школе для мальчиков в Верхнем Вест-Сайде, а Ванесса — в «Констанс Биллар», но они получили разрешение на работу над особым совместным проектом под названием «Создание поэзии». Ванесса, многообещающий кинорежиссер, собиралась сделать фильм о Дэне, подающем надежды поэте, неожиданно ставшем звездой всех фильмов Ванессы, в процессе написания и исправления своих стихов.
Может, этот материал и не претендует на огромные кассовые сборы, но Дэн так привлекателен благодаря своему взволнованному, взъерошенному и небрежному виду, что людям наверняка захочется на него посмотреть.
— Просто сядь за стол и пиши что-нибудь в одной из своих черных тетрадей, так, как ты обычно делаешь, — говорила ему Ванесса. Она вглядывалась сквозь линзы цифровой видеокамеры, пытаясь понять, в порядке ли свет.
— Ты не мог бы убрать это дерьмо со стола? Дэн провел рукой по столу, и ручки, скрепки, обрывки бумаги, резиновые ленты, книги, пустые пачки «Кэмел», спичечные коробки, банки из-под колы, — все это с грохотом отправилось на пол, устланный коричневым ковром. Они снимали в комнате Дэна, потому что это было то самое место, где он обычно работал. И потом, дом, в котором находилась квартира Дэна, располагался на перекрестке 93-й Западной улицы и Вест-Энд-авеню, а «Констанс Биллар» — на 93-й Восточной улице между Пятой и Мэдисон-авеню, то есть квартиру и школу разделял лишь парк.
— А может, ты еще скинешь футболку? — предложила Ванесса. «Создание поэзии» должно рассказывать о творческом процессе, повествуя о том, что для него важна не только работа сама по себе, но и все, что выходит за ее рамки. Множество кадров запечатлеет, как Дэн комкает бумагу и со злостью бросает ее через всю комнату. Ванесса хотела показать, что написание стихов — да и творчество вообще — это не только упражнение для ума, но и для тела. К тому же у Дэна на спине были такие великолепные мышцы, что ей не терпелось начать работу.
Дэн встал, снял с себя черную футболку и бросил ее на неубранную кровать, где, растянувшись на спине, словно выбросившийся на берег волосатый кит, спал Маркс, старый жирный кот семьи Хамфри. В квартире, которую Дэн делил со своим отцом Руфусом, издателем малоизвестных поэтов-битников, и своей младшей сестрой Дженни, все было как-то недоделано, разваливалось на части или, уж по крайней мере, было покрыто шерстью кота и слоем пыли. Это была большая светлая квартира с высокими потолками, но ее как следует не убирали уже лет двадцать, а осыпающиеся стены умоляли о том, чтобы их покрасили заново. Дэн, его отец и сестра редко выбрасывали что-нибудь из дома, поэтому обветшалая мебель и исцарапанные деревянные полы были сплошь усыпаны старыми газетами и журналами, редкими книгами, использованными батарейками, сломанными карандашами и неполными колодами карт. Это было то место, где в кофе у тебя непременно оказывался волосок шерсти кота ту же минуту, как ты его налил, именно с этой проблемой изо дня в день сталкивался Дэн, потому что он совершенно пристрастился к кофеину
— Хочешь, чтобы я смотрел прямо в камеру? — спросил он, усаживаясь на свой обшарпанный деревянный стул и пододвигаясь на нем к Ванессе.
— Я мог бы положить на колени тетрадь и писать вот так, — показал он.
Ваннесса присела и, прищурившись, глядела сквозь линзы камеры. На ней была серая плиссированная униформа школы «Констанс Биллар» и черные колготки. Грубый ворс ковра впился ей в колено.
— Да, вот так хорошо, — пробормотала она. Только посмотрите, какой гладкой и бледной была грудь Дэна! Она видела каждое ребро и полоску рыжевато-коричневых волосков, которая спускалась от живота к пупку. Она медленно продвигалась вперед на коленях, пытаясь подобраться поближе и не испортить кадр.
Дэн грыз конец ручки, улыбался сам себе и, в конце концов, написал: «У нее коротко остриженные волосы, она постоянно носит черное, ей нужна пара армейских ботинок, и она не любит краситься. Но она та, кто верит в тебя и кто каким-то чудом добьется твоей публикации в „Нью-Йоркере“. Кажется, я могу сказать, что люблю ее».
Возможно, это самое банальное из того, что он когда-либо писал, но, понятное дело, он не собирался печатать это в «Избранном».
Ванесса продвинулась еще немного вперед, пытаясь уловить страстную белизну пальцев Дэна, в то время как он что-то быстро и небрежно писал.
— Что ты пишешь?
Она нажала кнопку записи звука на камере. Дэн взглянул сквозь свою густую челку и улыбнулся ей, его золотистые карие глаза светились.
— Это не стихотворение. Это просто небольшой рассказ про тебя.