Все было в его жизни? А все ли? Не слишком ли рано он успокоился? Не боги ли решили наказать его щемящей тоской, напоминая, что воин и конунг не должен останавливаться на дороге свершений?
А если так… Отец Рагнар был все-таки прав, замахиваясь на невозможное. Это был его способ бороться с тоской! Просто по молодости Рорик не понимал этого. Теперь понял. Хороший способ, и гораздо более действенный, чем вонючие отвары Полторы Руки, которыми тот потчует зятя, толкуя об избытке желчи в голове.
* * *
Торми Сутулый отбыл из Ранг-фиорда на следующий день.
Несмотря на отказ, ярлы вроде бы не расстались врагами. Но и друзьями они точно не стали, хотя прощались долго, бурно и подчеркнуто дружелюбно. Накачались прощальными чарами до того, что едва на ногах стояли. Торми Сутулый не смог перевалиться через борт и висел на нем, пока его не перекинули гребцы. И хозяева, и гости, и сами захмелевшие ярлы много смеялись над этим.
Глядя на «Когти дракона», уже отошедшего от берега достаточно далеко, Рорик подумал, что Торми Сутулый все-таки глуп. Надо же – собрать войско, напасть на Миствельд! Где, интересно, он найдет столько ярлов-идиотов, что согласятся рисковать дружинами и кораблями?
Впрочем, дурацкое предложение Торми неожиданно навело его на интересную мысль, которую точно стоит обдумать со всех сторон. Обстоятельно, не торопясь, не дергаясь от нетерпения и ненависти, как Сутулый. Потому что новый замысел, большой, грандиозный, не только принесет Рорику огромное богатство и громкую славу, но и позволит рассчитаться со всеми врагами – и со Сьевнаром, и с ярлом Харальдом Резвым, убийцей отца…
Хвала богам-ассам, это наполнит жизнь до краев и развеет, наконец, странную тоску! – чуть заметно улыбался Рорик, прищуриваясь на уменьшающийся парус. Он отомстит Сьевнару! Но – по своему…
А Торми Сутулый точно придумает какую-нибудь новую глупость! – усмехнулся Рорик. Видят боги, способность к сотворению глупостей у некоторых людей не имеет дна! Как говорил еще отец Рагнар: «Запомни, сын, – всякий ум имеет свои пределы, и только дурь человеческая воистину беспредельна!»
Рорик никогда не забывал его мудрых слов…
2
– Помнишь, Сьевнар, как ты сражался с Рориком и слагал висы?! – выкрикнул Гуннар Косильщик, перекрывая кипение волны и частые удары весел.
Сьевнар, налегая на рукоять весла, хотел ответить, что помнит, как можно такого не помнить, но промолчал, поперхнувшись. Только покрутил головой, отфыркиваясь от соленых капель, не поймешь – пот течет ли по лицу или морская вода. Вода смывала пот и тут же засыхала солью на разгоряченном лице.
Они все гребли так быстро и сильно, что всплески весел, кажется, сливались со стуком крови в висках.
А как иначе, если два драккара ярла Торми Сутулого с полудня висят на хвосте «Оленя»? Загоняют его, как волки в лесу загоняют настоящих оленей. Загоняют, но пока не могут догнать…
От быстрого хода ледунга вода за бортом громко журчала, словно безостановочно бормотала что-то. Море было неспокойным, шло рябью, плевалось пеной, жестко подбивало под днище, валко бросало легкий, двенадцативесельный «Олень». Волны обильно захлестывались внутрь, и два воина, не занятые на веслах, без перерыва отчерпывали ее шлемами, потея ничуть не меньше, чем сами гребцы.
– Да, это было красивое зрелище! – громко заявил Ингвар Крепкие Объятия. – Пусть не пить мне хмельного за столом Одина, если я еще когда-нибудь видел, чтоб воин рубился с таким поэтическим вдохновением!
– Или – слагал висы с такой воинственностью! – поддержал кто-то.
Гребцы закашлялись от смехом, оживились. Веселье с привкусом злости, предчувствие близкой и неизбежной схватки…
Впрочем, даже это не сбило с темпа.
Гребли, гребли, гребли…
Спасение – только в скорости!
Легкий ледунг против двух больших, тридцативесельных драккаров. Двенадцать весел против шестидесяти. Пятнадцать братьев Миствельда против полутора сотен воинов ярла Торми Сутулого.
Неравный счет. Плохой счет.
Поднимая взгляд, Сьевнар видел: драккары Сутулого все-таки приближаются. Пусть медленно, постепенно, но расстояние сокращается. Это все видели. На драккарах наверняка две смены гребцов, они могли отдыхать, не снижая хода.
Принимать бой на море братья не хотели. Погибнуть в бою – честь для воина, но невелика честь захлебнуться в волнах, так и не скрестив оружия с врагом. Тяжелые корабли Торми просто затопчут небольшой ледунг, в щепки разнесут борта бревном-тараном, пустят на дно так же быстро, как прибой слизывает след на песке. Торми Сутулому не нужны ни корабль, ни оружие, ни серебро, ему нужна месть.
Как Торми оказался на их дороге? Откуда узнал, что ярл Хаки послал Косильщика с малой дружиной получить давний долг с северных ярлов из рода Норлингов? Об этом сейчас никто не задумывался, не до того. Главное – добраться до берега, соскочить с деревянного коня на твердую землю, где можно хотя бы принять бой и умереть между трупов врагов, а не среди снулых рыб.
В Миствельде знали, что Торми Торгвенсон долго подбивал прибрежных ярлов напасть на остров, но так никого и не уговорил. Да и зачем ярлам портить отношения с вольными ратниками, с которыми они зачастую ходят в походы бок о бок? А что Торми Сутулый не оставляет мысли о мести, все грозится… Пусть! Его угрозам на острове не придавали большого значения, наоборот, часто посмеивались над ними на вечерних пирах. Мол, старый Торгвенсон совсем спятил от ненависти, все беснуется. В точности, как собака, что лает в ночной тишине в никуда. Кто много говорит, тот мало делает, – кто этого не знает… «Появился бы на острове сам, передал как положено вызов на поединок на равном оружии! Брат Гуннар, помнится, еще никому никогда не отказывал в такой малости, как удар мечом. Иначе за что бы его прозвали Косильщиком?» – посмеивались в Миствельде.
И вот – нарвались. Может, от излишней беспечности. Может, прав был Хаки Суровый, когда советовал Гуннару взять с собой больше воинов…
Берег был совсем близко, но и корабли Сутулого недалеко.
Успеют?
Должны успеть!
* * *
Да, Сьевнар помнил… Тогда, в поединке с Рориком, на него действительно накатило. Словно бурный поток подхватил и понес. Все смешалось в голове – мелькание мечей, ненавидящие глаза Рорика, и собственное дыхание, и яростные хрипы противника. Он сражался, сразу поймав ритм боя, ту особую, неслышную музыку, которую чувствуешь умом и телом одновременно. Может, именно из этого ритма, из вдохновенной ярости битвы начали возникать неожиданные, звенящие строки, которые он бормотал почти безотчетно.
Ритм – везде и во всем!
Из этих отрывистых, бессвязных строчек впоследствии родилась «Песня мертвых». В ней сами погибшие воины, по очереди рассказывавшие, как сражались они, и как умирали, и что хотели от жизни, и что получили в итоге. Каждый из героев песни – и мальчишка-дренг, и пожилой ветеран, и знатный ярл – нашли смерть на дороге викинга, но так и не могли сказать, нашли ли они свое счастье. Кроме этого Сьевнару вдруг пришло в голову ввести в традиционный флокк еще одно новшество – перебить висы припевом-стевом, как принято делать в величальных драпах. Только его стев был посвящен не человеку, а кораблю, морскому дракону, деревянному брату, который все бежит и бежит по волнам, хотя за его веслами и кормилом уже другие, словно сам корабль никак не может привыкнуть к новым хозяевам, вспоминая прежних.