Дом в Порубежье - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Хоуп Ходжсон cтр.№ 13

Наконец, я отчаялся и умолк, ощутив, что разговаривать бесполезно: сестра была явно не в себе. В конце концов я велел ей отправляться в свою комнату, раз она не способна проявить разум.

Но Мэри словно ничего не слышала. Поэтому без дальнейших слов я взял ее на руки и понес к спальне. Она коротко вскрикнула, а потом начала безмолвно содрогаться всем телом, но я уже добрался до лестницы.

Войдя в комнату сестры, я сразу же уложил ее на кровать. Она лежала спокойно — молча и не рыдая — только дрожала в приступе отчаянного страха. Взяв плед с ближайшего кресла, я укрыл ее. Больше помочь ей было нечем, и я сразу направился к большой корзине, в которой лежал Рыжик. Сестра взяла к себе раненого пса и ухаживала за ним, поскольку рана оказалась куда более серьезной, чем я мог предполагать. По состоянию пса было ясно, что, невзирая на легкое умственное расстройство, сестра заботилась о собаке. Это меня обрадовало. Пригнувшись к корзине, я заговорил с Рыжиком, тот в ответ вяло лизнул мне руку, ибо на более длительное проявление радости еще не был способен.

Вернувшись к постели сестры, я спросил у Мэри, как она себя чувствует, но она лишь тряслась, и я — к собственному прискорбию — осознал, что от моего общества ей становится только хуже.

Тогда я оставил сестру и вышел в коридор, заперев за собой дверь. Ключ остался в моем кармане: другого выхода не было.

Остаток дня я провел то на башне, то в кабинете. Принес из кладовой буханку хлеба и весь день отщипывал от нее, запивая кларетом.

Что за томительный, что за долгий день это был. Если бы только я мог выйти в сад, то, наверно, успокоился бы; но сидеть одному в огромном безмолвном доме… вместе с обезумевшей женщиной и раненым псом — подобные переживания явятся испытанием и для самых прочных нервов. Тем более что вокруг, в густом кустарнике, конечно же дожидались удобного мгновения адские Свинорылы. Случалось ли кому-нибудь из людей попадать в подобную переделку?

Вечером, а потом уже ближе к ночи я дважды спускался к сестре. Когда я вошел во второй раз, она возилась с Рыжиком, но, завидев меня, в страхе забилась в дальний угол. Бедная девочка! Ее испуг терзал мою душу, и я не стал более беспокоить Мэри. Пройдет несколько дней, подумал я, ей станет лучше, а пока все равно ничего нельзя сделать. Но я решил, что все-таки следует — необходимо даже — держать ее запертой в своей комнате. Только одно подбодрило меня — сестра все-таки приложилась к пище, которую я оставил ей в первый раз.

Так и прошел этот день.

А когда наступил вечер и воздух сделался прохладным, я начал готовиться к еще одной ночи на башне: взял с собой еще две запасные винтовки и прихватил плотный ульстер [2] . Ружья я зарядил и положил по обе стороны основной винтовки, намереваясь ночью задать жару любой твари, посмевшей сунуться к дому. Амуниции у меня было в избытке, и я приготовился задать чудовищам суровый урок: следовало отучить их даже приближаться к дверям.

Потом я вновь обошел дом, уделив особое внимание опорам, подпиравшим дверь кабинета. Убедившись, что ничего более сделать нельзя, и несколько успокоившись, я вновь вернулся в башню, заглянув по пути к сестре. Рыжик спал уже, но, заслышав мои шаги, поднял голову и вильнул хвостом. Мне показалось, что ему стало лучше. Сестра лежала на кровати, но спала она или нет, я не понял, и в таком состоянии оставил их обоих.

Поднявшись на башню, я устроился поудобнее, — насколько это было возможно, — и принялся следить за ночными тенями. Скоро на окружавшие дом сады опустилась тьма. Первые несколько часов я бдительно вслушивался в каждый звук, стараясь уловить шорохи, производимые подкрадывающимися тварями. Ночь была уже слишком темной, чтобы полагаться на одно только зрение.

Медленно тянулись часы, однако ничего не происходило. Взошедшая, наконец, луна осветила сады… пустые и безмолвные. Такими они оставались всю ночь — ни звука, ни движения.

К утру после продлившейся всю ночь стражи я буквально закостенел от холода, тем не менее отсутствие странных созданий смущало меня. Я не доверял этой тишине и предпочел бы открытую осаду. Тогда, по крайней мере, знаешь, откуда грозит опасность; беду легче встретить лицом, чем прождать целую ночь, пытаясь угадать, какая дьявольщина может твориться внизу… уже от одних этих мыслей нетрудно следом за сестрой потерять рассудок. Я даже начинал надеяться, однако сердце всякий раз осаживало меня: не верь, они не могли уйти.

Наконец усталый, замерзший и встревоженный я решил еще раз обойти дом. Начал я с кабинета, где стаканчик бренди помог мне согреться. Потом обследовал дверь, но обнаружил, что со вчерашнего вечера ее состояние осталось неизменным.

Я спустился с башни, когда едва рассвело, и в доме было по-прежнему сумрачно, так что мне пришлось прихватить свечу. Когда я спустился на первый этаж, дневной свет уже начинал пробиваться между решеток окон. Обход не дал ничего нового. Все было в порядке, и я уже собирался погасить свечу, когда подумал, что следовало бы осмотреть и погреба. В них я еще не спускался со времени первой атаки.

Не менее чем с полминуты я колебался и с охотой уклонился бы от этого дела, — смею предположить, что подобную нерешительность испытал бы на моем месте любой, — ведь изо всех величественных и просторных залов моего дома самые громадные и жуткие расположены именно в подземелье. Однако уклониться от неприятного дела было нельзя, а промедление отдавало самой откровенной трусостью. К тому же я уверял себя в том, что едва ли обнаружу в погребах жутких гостей, ведь попасть туда можно только через тяжелую дубовую дверь, ключ от которой я всегда ношу с собой.

В обычные дни я нечасто заходил дальше самого небольшого из погребов, в котором хранил вино… ведущая в него мрачная дверь расположена напротив лестницы. Откровенно говоря, до недавнего обхода я, пожалуй, толком и не бывал внизу.

Я отпер дверь и замер, стоя наверху лестницы: снизу пахнуло странной затхлостью. Наконец, выставив вперед ствол, я неторопливо начал свой спуск в подземные мрачные области своего дома.

Минутку я постоял у подножия лестницы — прислушиваясь. Вокруг царило безмолвие, только невдалеке, слева, по капле — кап-кап — сочилась вода. Свеча горела ровно — не мигая, не колеблясь: сюда не доносилось даже дуновения.

Я неторопливо переходил из погреба в погреб, имея довольно отдаленное представление об их расположении. После первого посещения погребов в памяти моей все смешалось. Я помнил лишь череду подземных залов, — своды самого просторного из них подпирали столбы, — и только, если забыть про темноту и прохладу. На сей раз я чувствовал себя совершенно иначе и, невзирая на волнение, мог уже оглядеться внимательнее и отметить величину и особенности каждого погреба.

Конечно, при свете свечи о тщательном обследовании нечего было и думать; но, продвигаясь далее, я все же обратил внимание на удивительную точность кладки и на каменные столбы, один за другим вздымавшиеся к сводчатому потолку.