Место льва - читать онлайн книгу. Автор: Чарльз Уильямс cтр.№ 21

— Нет, — сказал Ричардсон. — Дальше он сразу переходит к девятому кругу, который представляет собой бог знает что и относится к серафимам. Он поет им дифирамбы, не давая ясного представления о том, кто же они такие, чем занимаются и как их распознать. Затем он цитирует множество текстов об ангелах в общем и становится почти благочестивым: Эразм тоже вставил бы что-то подобное, чтобы успокоить своих врагов монахов. Но вскоре следует фрагмент, который может вас заинтересовать. Вот он: «…написано в Откровении. Ибо хотя эти девять зон разделены на три троицы, все же в другом порядке их четыре снаружи и четыре внутри, а между ними — Слава Орла. Ибо он есть тот, кто знает и себя, и других, и есть их собственное знание: написано Познаем мы, как мы познаны [19] — это знание Небожителей на месте Небожителей и это называется Добродетелью Небожителей».

Он остановился и посмотрел на Энтони.

— Расскажите-ка мне еще раз, — сказал он, — как вам удалось спастись от льва сегодня днем?

— Как будто на самолете… Но… — Энтони остановился.

Ричардсон продолжил читать.

— «Написано: Господь вынес тебя из Египта на спине могучего орла. [20] И еще: И даны были жене два крыла большого орла [21] ». Это, — добавил он, — то, что Марцелл Викторин из Болоньи полагал ключом к ситуации. — Он отложил книгу, подумал и добавил: — Нет, это не все, конечно…

— Хватит, — остановил его Энтони, — не надо. Расскажите своими словами — так мне будет проще понять.

— Да я и сам не очень понимаю, — смутившись, ответил Ричардсон, — поэтому все-таки лучше читать. — Он опять взял книгу. — Вот.

«Но также Учитель сокрыл от своих учеников определенные знания касательно образов и проявления Небожителей и говорил о них тайно. Ибо говорят, будто он наставлял детей своих в Господе, что знание о них было разным и дней их сотворения на этой земле было три — а именно пятый, шестой и седьмой. И время, в котором мы сейчас живем, — шестой день, когда человек господствует над призраками Божественных Универсалий, но перед этим было время, когда человек был пылью на их пути, до того они были ужасны и яростны. Написано: и да владычествует он, [22] а не он владычествует, и если у кого нет такого владычества и все же ищут его, он узрит их непокоренными, исконными, весьма ужасными. Но третий день — суббота Господа Бога, и все почиет».

— А вот его колофон, [23] — продолжал Ричардсон.

«Все это я, Марцелл Викторин, писец из Болонского университета, собрал из писаний, которые остались от всего того, чему учил Александр из Византии касательно Святых Ангелов, их проявления и облика. И я призываю силу и власть Священного Орла, заклиная его укрыть меня своими крылами во время опасности, и с радостью унести меня на своих крыльях в местообитание Небожителей, и показать мне равновесие всего в пределах Правосудия; и я возношу ему молитву за всех тех, кто прочтет эту книгу, умоляя в свою очередь так же вознести молитву и за меня».

— А как, — сказал Энтони после долгой паузы, — как найти этого Священного Орла?

Ричардсон молчал, и после долгой паузы Энтони опять спросил:

— Кроме того, если этот парень прав, какой вред могут причинить нам Священные Универсалии? Я имею в виду, разве не предполагается, что ангелы нежны, услужливы и все такое?

— Вы делаете именно ту ошибку, о которой предупреждал Марцелл, — сказал Ричардсон, — судите о них по английским картинкам. Все в белых одеяниях и сплошная святость. Как выщербленные мраморные статуи на кладбищах. Эти Ангелы — совсем другие. Это Принципы тигра, вулкана и пылающих звезд.

— Да, — сказал Энтони, — понимаю. Да. Ну, возвращаясь назад, что же со всем этим делать?

Ричардсон пожал плечами.

— Я сделал все, что мог, — произнес он глуховатым голосом. — Я пересказал вам слова Марцелла о том, как можно относительно безопасно иметь с ними дело. Лично я думаю, что он был прав.

Энтони почувствовал внезапный упадок сил. Он откинулся в кресле, тело его охватило изнеможение, а ум — беспомощность. Вера, против которой он бессознательно боролся долгое время, затопила его, как чувство большого несчастья охватывает человека, пережившего это несчастье, не осознавая. Значит, это правда — земля, мир, приятный или неприятный, привычные радости, обычные заботы больше не были естественным порядком вещей. Они, эта комната, где он сидел, люди, которых он знал, все находилось на грани перехода под новую и всеподавляющую власть: всему угрожали перемены. Он подумал о Тиге на коленях перед своими бабочками, подумал о Фостере, павшем на четвереньки, как дикое животное, и о руках Доры Уилмот, обвивших его ноги, и за ними в облаке несущегося мрака он увидел ужасные создания, которые правили этим новым миром, — льва, порхающую бабочку, волнующуюся рябь земли, которая сама была змеей. Они встали перед его внутренним взором, двигаясь к какому-то своему, сверхъестественному порядку, танцуя в пространстве, переплетаясь в странных движениях. Потом в его видении возникла другая сила, еще более мощная, чем Марцелловы Универсалии. Взвихрились исполинские крылья, наметился хищный клюв, и он увидел орла. Непомерная птица спускалась прямо вниз. Древние Силы все еще двигались за ним гигантской вереницей, а затем, казалось, орел смел их своими крыльями. Орел ринулся на него, он почувствовал, как его нижняя челюсть начинает неосознанно подергиваться, глаза сами собой закрылись, сердце оглушительно и неровно колотилось в груди и готово было лопнуть. Энтони раскачивался в кресле и ощущал, что все больше и больше подпадает под некий неслышный ритм. С неимоверным трудом он заставил себя выпрямиться, открыл глаза и увидел Ричардсона, опирающегося на каминную полку, и книгу Марцелла Викторина на столе.

— Я думаю, что центр всего, — говорил Ричардсон, — это дом Берринджера. Можете идти туда, можете не ходить. Но определенно в божьем промысле даже ангелы отданы под власть человека. Пока человек этого хочет. Хотя есть и другой путь…

Дамарис вышла погулять — не потому что хотела, а потому что, как она весьма недвусмысленно заявила отцу, это казалось единственным способом обрести хоть немного покоя. Обычно Дамарис связывала покой со своим кабинетом, книгами и рукописями, а не с небом, холмами и проселочными дорогами, и отчасти справедливо, ибо лишь немногие преданные поклонники Вордсворта [24] и в самом деле могут найти в сельской местности нечто большее, нежели покой. Отсутствие шума — не всегда то же самое, что наличие покоя. Вордсворт, правда, находил в природе еще и мораль, но вряд ли кто-нибудь сможет найти покой без той или иной морали. Однако Дамарис как-то не вдохновлялась ни весенним, ни осенним лесом, тем более и думать не думала о том, что природа способна дать ей больше знаний о добре и зле, чем все ее мудрецы вместе взятые. Впрочем, мудрецы тоже не особенно ее вдохновляли. Не видела она у них никакой особой морали, из чего приходится сделать вывод: мудрецы, начиная с Пифагора и далее, подразумевали что-то совершенно иное, нежели то, что Дамарис находила в их трудах. Покой для нее был не состоянием, которого надо достичь, а просто необходимым условием повседневной работы, и поэтому покой, как это часто бывает, постоянно от нее ускользал. Она взывала к Покою так часто и так громко, что каждый раз отпугивала его все больше и дальше. Покой сам по себе — чудесное состояние, но вызвать его удается лишь добрым расположением духа и самовнушением. А Дамарис и в голову не приходило поупражняться в такой никчемной, с ее точки зрения, вещи. И вот она в судорожном нетерпении вышла из города и стала подниматься на ближайший холм.