Записки санитара морга - читать онлайн книгу. Автор: Артемий Ульянов cтр.№ 61

Теперь во всеми забытый холодильник кладут всеми забытых людей. Бомжи? Нет, санитары называют их «безродниками». Так гораздо правильнее. И гораздо страшнее.

Согласитесь, что не иметь определенного места жительства не так страшно, как не иметь родных людей. Заметьте, не родственников, а именно родных людей. Отдав похоронному делу семь лет жизни, я не раз видел, как соседи по лестничной клетке хоронили одиноких стариков, при этом не претендуя на их жилые метры. Хоронили в открытом гробу, а на дешевом церковном покрывале даже лежали цветы. И я точно знаю, что в пятницу, 11 июня 95-го, в чреве финского холодильника лежали несколько «безродников», кровная родня которых жила своей жизнью. Племянницу одного из них (кажется, его фамилия была Быковец) я видел собственными глазами. Так что… родственники у Быковца были. При этом он был «безродником» в самом глубоком смысле этого слова, ведь родных людей у него не было.

Впрочем, видел я «безродников» и среди мертвецов, которых провожают в последний путь члены их семьи. Тогда из траурного зала доносится стук молотка. Это санитар заколачивает гроб. По просьбе родственников. Веками гвозди вгонялись в крышку только перед тем, как опустить гроб в могилу. Именно в этот момент человек переступает свою последнюю земную черту, навсегда покидая мир живых, мелочный и суетливый. Именно тогда настает его час… А те, кто просит санитара о таком пустяшном одолжении, спешат похоронить своего мертвеца раньше срока. Он им больше не нужен. Пятиминутного прощания в траурном зале для них вполне достаточно, чтобы чувствовать себя людьми, приличными во всех отношениях.

Выходит, чтобы стать настоящим «безродником», совсем необязательно сдохнуть под забором. Конечно же таких случаев не так уж и много. Но… молоток и гвозди были у нас всегда под рукой.

Ну что ж, нам пора назад, туда, на экватор девяностых, где уголовники рулят страной вместе с политиками. Туда, где убили Листьева, коммунистическая партия выиграла выборы в Государственную Думу, стихия сравняла с землей Нефтегорск, Центробанк ввел в обращение купюру достоинством сто тысяч рублей, а русский космонавт Поляков ни черта не весил целых 438 суток, поставив абсолютный рекорд пребывания на орбите.

Туда, где Антонов и Плохотнюк второпях выгружают из хлебного фургона продолговатые ящики без крышек, и в каждом лежит кусок толстого мутного полиэтилена, вроде того, которым укрывают теплицы. Они грузят ящики на каталки и подкаты, чтобы лифтом опустить в подвал. А в подвале их уже ждут.

– Погоди, Иваныч, так сколько у тебя ящиков-то? – спросил Бумажкин того, что был с пейджером, когда они выходили из «двенашки», где разбирались с документами.

– Сколько у тебя «жмуров», столько у меня и ящиков. Двадцать четыре, значит, – ворчливо ответил тот.

– И ампутяк, – добавил Вовка.

– Ага, два ящика, – кивнул владелец пейджера.

– Два?! Четыре же должно быть!

– С чего это?

– Всегда четыре ящика было.

– Хрен его знает, что там всегда было… Я заказ сдал, тару получил. Всего двадцать шесть.

– Да не хватит двух! От, твою мать… – картинно сплюнул Бумажкин.

– Нашел проблему! Каждому «безроднику» – по запасной ноге! – выдвинул лозунг Иваныч, неумело подражая Жириновскому. – Не гунди, Володя! Распихаем мы твои ноги!

– Свои распихивай, мои не трогай, – не то в шутку, не то всерьез сказал Вовка.

– Суровый ты какой! – ответил Иваныч с комедийным испугом.

Я столкнулся с ними у лифта, куда закатывал очередной подкат с тарой.

– Тёмыч, вы ящики считаете? – спросил меня старший, притормозив в лифтовом холле.

– Нет. А надо?

– Оказывается, надо…

– Не вопрос, посчитаем, – заверил я его, нажимая на кнопку нулевого этажа.

Почти все немалое пространство лифтового холла было заставлено ящиками. Взгромоздившись друг на друга, они немного напоминали баррикады. Выгрузив свои, поспешил обратно, за новой партией, начисто позабыв пересчитать их.

У двери лифта стоял Плохиш с подъемником, на котором возвышались три ящика.

– Все, это последние, – выпалил он, вскинув руку с часами.

– Вовка ящики просил пересчитать, – сказал я Плохишу. – Займись этим сложным и почетным заданием, лады? А я пока за одежкой сгоняю.

– И мазь не забудь! – напомнил Борян сквозь узкую щель закрывающегося лифта. Взяв ключ от резервной секционной, предназначенной для вскрытия инфекционных трупов, которую мы называли «бациллой», мельком взглянул на настенные часы. До похорон бабушки уголовника оставалось чуть больше 80 минут. Бегом проскочив небольшой коридор, я почти физически ощущал, как стремительно съеживается время, отведенное на мадам Маркину.

«Ничего, Вовка поможет. Или Аид. Ну, кто-нибудь из них – точно».

Влетев в «бациллу», рывком выхватил из шкафчика три комплекта пластиковой спецодежды и уже почти выскочил за дверь, но вспомнил про мазь. Матеря свои дырявые мозги, дернулся обратно, достал тюбик из шкафчика и бросился вон.

Спустившись в подвал, услышал раскатистый грязный мат Бумажкина еще до того, как открылись двери лифта. Вова и Боря стояли перед нагромождением ящиков. Вова матерился, а Боря, чуть заметно тыча пальцем в тару, беззвучно шевелил губами.

– Вова, здесь ровно 22 ящика, – так значительно сказал Плохотнюк, как будто решил уравнение невиданной сложности.

– В третий раз можно было не считать, Борь, – старший скривил язвительную рожу.

– Ты ж сам сказал «точно двадцать два? не ошибся?» – обиженно передразнил Вовку Плохиш.

– Да пусть их хоть Лобачевский считает, в двадцать два мы наше добро ну никак не впихнем. В двадцать шесть – еще туда-сюда…

– Дорогие коллеги, через час с небольшим бандюганы забирают Маркину, – сказал я, протягивая пластиковые комбинезоны, дурацкие чепчики из того же материала и толстые марлевые маски, выпущенные еще советской промышленностью. – А мы тут ящики считаем.

– Тёмыч, у тебя же есть балкон? – деловито спросил Вова, влезая в мутновато-прозрачный скафандр.

– Дома-то? Ну да…

– Отлично! В понедельник утром домой пойдешь, не забудь ноги захватить, хотя бы штук пять. Закинешь их за лыжи, или какое ты там говно складируешь. Сначала повоняют немного, а потом мумифицируются.

– Ну и какую-нибудь небольшую бабульку еще зацепи, – ржал Плохиш. – В палисадничке на скамеечку ее посадишь втихаря, никто и не заметит. Сидит себе бабка и сидит. Чего ей еще на пенсии-то делать? А потом она мумифицируется, – не унимался Плохиш, вторя Бумажкину.

– По балконам много не распихаешь, – возразил я, затягивая шнурки на рукавах комбинезона и надевая перчатки. – Вот у Боряна дача есть. Тридцать соток, сам видел. Сейчас в хлебовозку загрузимся – и сразу туда. Забацаем там миниатюрный некрополь, с аллеями, дорожками… А потом начнем соседям места продавать.