Возле двери она приостановилась:
— Кем же, не пойму, ты меня назначил?
— А за что тебя назначать? — удивился он. — Обнять — и то не даёшь, не говоря уже о прочем…
Алият вылетела из каюты и с треском захлопнула дверь.
* * *
Стоя на подрагивающей палубе в тени огромного косого паруса, Ар-Шарлахи рассеянно оглядывал бесконечную песчаную зыбь Чубарры и не без злорадства слушал, как сутулый озабоченный Рийбра, то и дело оглядываясь на рубку, вполголоса порочит Алият.
— …Вот ты её тогда оставил у штурвала, — опасливо ворочая глазами, сипел мятежник, — и что вышло?.. Чуть караванному нас всех не сдала!.. И сейчас тоже… Что она тут погонщика, понимаешь, из себя строит?.. И врёт она, что караульный спал. Не спал он — так, прилёг…
Кругом пылали белые, как кость, пески. Сухой кипяток ветра обжигал лоб.
— Ещё раз приляжет, пойдёт пешком, — лениво изрёк Ар-Шарлахи.
Рийбра запнулся, глаза его на секунду обессмыслились, остекленели.
— Нет, ну… правильно… — поддакнул он. — Так и надо… Но чего нос-то в каждую щель совать? Вся команда на неё из-за этого обижается… И, главное, нет чтобы Айчу спросить или там Ирреша — она ведь больше с Ард-Гевом шепчется и со всей его шайкой… Конечно, они ей про меня такого наплетут!..
Ар-Шарлахи с любопытством взглянул на разобиженного Рийбру. Надо же! Оказывается, даже тут интриги… Как при дворе в Харве… Сутулый мятежник всерьёз опасался, что кто-то оговорит его перед главарём, и с наивной неуклюжей прямотой принимал меры.
Ар-Шарлахи вдруг стало противно. Ветер с шипением выхватывал из-под колёс песчаные струи и развевал их над барханами, как прозрачные знамёна. А Рийбра всё не унимался.
— Вот ты говоришь: «Она — это я», — шуршал он, погасив голос до шёпота. — Ну так пусть бы и делала то, что ты ей сказал! Ты ж не караулы её послал проверять, а сухари смотреть… «Она — это я…» Как это: «Она — это я»? Из-за кого мы вообще бунт поднимали? Из-за неё, что ли?..
«Надо его как-то осадить, — с внезапным испугом подумал Ар-Шарлахи. — Ты смотри, как оплетает!.. Да с намёками уже, чуть ли не с угрозами…»
Но осаживать Рийбру не пришлось. Оборвав речь на полуслове, интриган уставился поверх украшенного тремя складками плеча Ар-Шарлахи. Тот обернулся, уже догадываясь, кого он там увидит.
Тёмные прищуренные глаза Алият метали искры.
— Дождался? — процедила она, обращаясь исключительно к Ар-Шарлахи.
Тот не понял, и тогда Алият молча ткнула пальцем в еле приметное дымное пятнышко у колеблемого зноем горизонта. Потом возвела глаза к плещущемуся на верхушке мачты белому рваному вымпелу и резко повернулась к Рийбре:
— Почему наверху никого?
Сутулый интриган-мятежник смятенно пошевелил губами повязку и повернулся к Ар-Шарлахи, как бы за помощью.
— А в самом деле, почему? — холодно проговорил тот. Рийбра поглядел на него с ужасом и метнулся к приземистой носовой надстройке.
— Верховых на мачты! Живо!..
— Ну вот… — обречённо сказала Алият, всматриваясь и, словно пытаясь заглянуть за горизонт. — Сходили прямиком до Ар-Мауры!.. Судя по скорости, не торговец — уж больно резво бежит…
Тем временем из люка неспешно, с ленцой выбрались две фигуры в белых балахонах, но, увидев на палубе Шарлаха, да ещё и Алият, подхватились и кинулись к мачтам, на ходу завязывая полы вокруг пояса. Однако уже на уровне первого рея ветер рванул балахоны, распустил узлы, и стало казаться, что по обеим мачтам медленно ползут вверх два бьющихся белых флага.
— Что? — плачуще выкрикнул запрокинувший голову Рийбра.
— Вроде военный, — прокричали сверху. — Одномачтовая каторга. Навстречу идёт…
— Один?
— Да вроде один…
Рийбра вернулся, жалобно морща лоб.
— Это Айча проспал… А я ему говорил… Вчера говорил… и сегодня…
— Н-ну… один — вроде ещё не беда… — промолвил Ар-Шарлахи, но настолько неуверенно, что фраза прозвучала как вопрос.
— Да конечно! — с жаром поддержал Рийбра. — Не погонится же он за нами в одиночку!.. — Преданно уставился на главаря. — Готовиться к повороту?
— Вот если начнём удирать, погонится обязательно, — сказала Алият. — А у нас только двадцать девять щитов… И вообще людей мало… Чем отбиваться будем?
— Да что ж мы, от каторги не уйдём? — возмутился Рийбра. — От одномачтовой!..
— Уйти-то уйдём, а завтра в Зибре станет известно, где нас искать… — Алият запнулась и добавила с тоской: — Вот за что я не люблю эти дневные переходы!..
Взглянула вверх, на рвущуюся с оконечности мачты узкую полосу белоснежной, выжженной солнцем материи.
— Снять эту тряпку и снова выкинуть вымпел?.. — без надёжно предложила она. — Может, не остановят?..
Мужчины, оробев, молчали.
Внезапно смуглые черты над повязкой исказились, Алият с ненавистью поглядела на Ар-Шарлахи:
— Караваны он грабить собрался! Ты с одной этой каторгой сладь!.. — Тут она осеклась, всмотрелась, затем зрачки её расширились, и Алият в ужасе схватила Ар-Шарлахи за белоснежные складки на груди. — Не вздумай даже!..
Ар-Шарлахи медленно отодрал цепкие женские руки от своего балахона и с каменным лицом повернулся к отпрянувшему Рийбре.
— А ну давай всех наверх! — не разжимая зубов, выговорил он. — Щиты на борт! Идём на сближение!..
* * *
Каторга была захвачена без потерь и до смешного легко. Отсигналив плоским зеркальным щитом приказ остановиться, «Самум» лёг в поворот и зашёл против солнца. Погонщик каторги был, по-видимому, весьма удивлён таким требованием, но подчинился. Пока на четырёхколёсном одномачтовике убирали паруса, «Самум» успел рассыпать цепь из сорока боевых щитов, в которую, правда, входили и одиннадцать матросов, кроме первой позиции, о зеркальном бое понятия не имеющих. Хотя с тридцати шагов, стоя на твёрдой земле, да ещё и по неподвижной цели даже им трудно было бы промахнуться.
Собственно, дело уже было сделано: оказавшись в таком положении, можно сдаваться без колебаний. Но погонщик каторги даже после этого откровенного манёвра ничего не понял. Когда нагло приблизившийся Ар-Шарлахи потребовал, чтобы офицеры и команда покинули судно, был выполнен и этот приказ. Как выяснилось, погонщик полагал, что его каторгу посреди пустыни собираются обыскивать на предмет контрабанды. Пока у надсмотрщиков отбирали ключи, он грозил Ар-Шарлахи отставкой и опалой, изрядно этим веселя команду «Самума», однако вскоре из люков с воем хлынули раскованные каторжане, и настал горький момент прозрения. Лишь тогда бросилось в глаза незадачливому погонщику, что на обеих мачтах остановившего его корабля полощутся клочья выбеленной солнцем ткани, а вовсе не выцветшие зелёные вымпелы флота Харвы, как это ему представлялось раньше.