Ангел Спартака - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Валентинов cтр.№ 43

Верно, удивляться нечему. Ни словам Ганника, ни тяжелому молчанию Крикса, ни ропоту бойцов, уставших ждать. Впрочем, нет, можно и удивиться. Ворчали, ругались, скрипели зубами — но все-таки слушались. Слушались Спартака — моего Спартака.

Я пыталась узнать, бывает ли вождь у загадочного алтаря на лесной опушке. Не смогла. Меня туда тоже не пускали.

* * *

— Нет, Спартак, не уговаривай. Вчера погибли трое молодые ребята, в отряде и десяти дней не пробыли. В первой же вылазке. И сегодня кто-то погибнет, и завтра. Мой Эномай со своими парнями каждый день в бою. Мы воюем, мой Спартак, что бы там Ганник ни болтал. Я не стану отсиживаться возле кашеваров. А корабли от Сертория сможет и другой кто встретить. Невелика забота — груз принять, гостей на Везувий провести, письма отдать. К тому же корабли киликийские, пиратские. Ну их, не хочу! Я пойду с нашими ребятами в бой — и не уговаривай меня, Спартак. Не уговаривай!

* * *

Струг бил в струг, полосуя гладь Форкиады;

Ноги обув в зубы копий,

Взбычив лоб,

Рвались они смять сосновые руки весел...

— Что это, моя Папия? О чем?

— Стихи, мой Эномай. Об одной давней битве, когда греки и персы между собой воевали. Один хороший римлянин перевел.

— Разве бывают хорошие римляне, Папия? Разве ты видела хорошего волка?

— Не знаю, мой Эномай. Раньше думала — нет. Потом встретила двоих хороших ребят...

— Сегодня, как стемнеет, я уйду убивать этих хороших ребят — за компанию с плохими. А если какие-нибудь еще встретятся, то и с ними тоже.

— Ты прав, Эномай. Ты пойдешь убивать. И я пойду убивать.

Антифон

И заворотило его за волосы горлом вверх,

Он обвил молящей рукою сгиб нависших ног,

Он заплел язык азийский эллинским,

Он сломал чекан печати на устах своих,

След следя ионийских слов:

«Я меня тебя как? Какое дело?

Никогда обратно:

Вести сюда мой;

Больше отче, нет, нет,

Никогда воевать сюда!..»

* * *

Уходим в ночь.

— Калиги... Калиги не жмут? Это же первое дело, госпожа Папия!

— Не жмут, Аякс. Не волнуйся.

Одноглазый прав: обувь — самое важное в походе. Особенно когда идешь не по дороге, даже не по тропе.

— Ох, госпожа Папия, это ты чего, из-за Ганника-болтуна? Героиней стать решила? Они и без того должны статую посреди лагеря поставить.

— Рано еще статуи ставить, Аякс.

Уходим в ночь. Позади — белые виллы на склоне, калужская дорога, знакомый милевой камень возле поворота. Вокруг — тихий ночной лес. Нас много, но идем тихо, п°чти неслышно. Успели привыкнуть — не первый поход и не второй.

— Запомни, Папия, сейчас ты — не внучка консула. Ты — обычный боец. Приказы не обсуждать, а выполнять!

— Есть выполнять, мой Каст!

Каст — старший. Его я совсем не знаю. Не из гладиаторов, ветеран, в войске Италии воевал еще мальчишкой, говорят, из семьи жрецов, как и Крикс. Немолодой, молчаливый, суровый. Куда идем — знает ли он. Наше дело — выполнять приказы.

Уходим в ночь.

Вождь Ганник не прав — не совсем прав. Война идет, на этой войне уже гибнут. Незнакомые, знакомые... Из трех братьев Ресов младшего уже похоронили, средний ранен. Каждую ночь отряды расходятся по горным тропам. А после эхо приносит вести — о сожженных виллах, о добыче, взятой в маленьких городках. Не всегда — порой возвращаются так же тихо, как уходили, и только вожди знаю успешен ли был поход.

А иногда — не возвращаются вовсе.

Уходим.

Я напросилась в поход просто из злости. Прав одноглазый Аякс — задели меня слова Ганника, полоснули плетью до сих пор рубцы ноют. Женщин в нашем лагере, а особенно по виллам, где мы поселились, не так и мало, не одна я за своим парнем на Везувий поспешила. Их не посылают в бой — и не попрекают этим. У женщин и так много дел на войне. И, если бы Ганник упрекнул меня в том, что я бездельничаю днем и обнимаю моего Эномая по ночам, смолчала бы. Но измена? Ганник знает, зачем я была в Испании, и про сенатора Прима знает, должен знать!

Когда я сказала, что пойду с Кастом, Ганник только скривился. Скривился, дернул щекой. Не верит!

А вообще-то странно получается, ох странно! Сколько лет я мечтала об этом, сколько лет думала, во сне видела. Восставшая Италия, Бык на красном вексиллиуме, перекошенные от ужаса рожи ненавистных римлян. Этим и жила, ради этого и на волю рвалась. И что теперь? Если бы не Ганник, не злые его слова...

К Эномаю даже не стала проситься. Еще не хватало, чтобы он в бою не о победе думал, а о том, как бы жена под меч не попала! Он меня тоже отговаривать пытался, мой белокурый, но я и слушать не стала. Предательница? Девочка, что тешит Эномая-вождя по ночам? Словами отвечать не стану, на слова мы все богаты!

Ветка легко коснулась лица, и я заставила себе все забыть. Потом, все потом! Идти еще долго, я недаром подобрала себе удобные калиги.

Уходим в ночь.

* * *

Внимание! Слушай боевой приказ! Сейчас мы подойдем к вилле Септимия Коса. Он — сулланец, убивал наших братьев. Сулла подарил ему землю и рабов. Эти рабы и откроют нам ворота. Грабить запрещаю. Поджигать запрещаю. Убивать лишь тех, кто поднимет меч. Септимия Коса и его семью взять в плен. Судить их будут рабы — те, кого эхи римляне считают не людьми, а дикими зверями. Пусть молят своего Юпитера, чтобы это было не так! Мы — лишь свидетели. Все ясно? Тогда — вперед. Да живет вечно наша Италия

Антофон

Понимала уже тогда, но лишь сейчас могу признаться - хотя бы себе самой. Я пошла с Кастом, именно с ним, мне совсем незнакомым, потому что знала — потомок жрецов не приносит жертву на тайном алтаре. Ни он, ни Ганник — не слуги Тухулки. С ними — даже с Ганником — мне будет спокойнее.

А как же Крикс? А как же мой Эномай?

Оставалось одно — забыть, не думать. Ты же хотела воевать с Римом, Папия Муцила? С проклятым Римом, с ненавистным Римом?

Вот он, твой Рим! Сулланец Септимий Кос, враг твоей Италии. Твой враг!

* * *

Приказы не обсуждаются. Но и выполнить их не всегда удается, во всяком случае, полностью.

— Ну наворотила братва! Почитай, в самой Капуе видно. Как думаешь, госпожа Папия?

— Поздно думать, Аякс!

Горит, горит дом с белыми колоннами, и сараи горят, и конюшня. Лошадкам еще повезло — успели вывести бедных. И коров с быками спасли — пожалели.

Людям повезло меньше. Трупы у крыльца, и в атриуме трупы, и даже в нетопленой, холодной бане. Не римские трупы — рабские. Кто же мог ожидать, что сами же невольники станут стеной за проклятого сулланца? Не все, конечно, не больше дюжины. Теперь они уже далеко — у переправы, той, где Харон души по назначению направляет.