Великий перелом - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Шидловский cтр.№ 17

Дверь открыла женщина средних лет, низко поклонилась и сообщила:

— Григорий Ефимович ждет вас.

В приемной толпилось множество народу, однако вновь прибывших проводили прямо в кабинет с плотно зашторенными окнами и освещенный одной лишь лампой. Там, из полутьмы, из дальнего угла на них взглянули колючие, словно прошивающие насквозь глаза. Невероятную психическую силу человека, скрывавшегося в глубине комнаты, историк ощутил едва ли не кожей.

Следом за своими спутницами Чигирев истово перекрестился на образа и… потупился, настолько тяжело было чувствовать на себе взгляд Распутина.

— Вот, Григорий Ефимович, привели к вам Сергея Чигирева, — произнесла госпожа Пистолькорс. — многие годы он жил в землях языческих, африканских. Многие чудные дела и обряды нехристианские видывал. Ныне же, вернувшись в отчизну, порешил он к благодати православия припасть. Вот мы с Анной и присоветовали ему к тебе явиться да вразумление от тебя услышать. Может, поможешь ты ему скверну языческую очистить. А может, и тебе интересны будут рассказы его об обычаях языческих.

— Аннушка прислала, говоришь? — Распутин поднялся с дивана и вышел на свет. — Добро.

Чигирев теперь смог лучше рассмотреть «старца». Тот был высок, но почему-то не производил впечатления физически сильного человека. Более того, взглянув на Распутина глазами фехтовальщика, Чигирев вдруг понял, что не побоялся бы вступить в бой против этого гиганта. Не было в нем ощущения цельности, готовности к схватке. Двигался Распутин как-то скованно, особенно в пояснице и плечах. Впрочем, все это с лихвой покрывала невероятная психическая энергия, присутствовавшая в этом человеке. Его глаза словно прошивали насквозь, буравили, приковывали к себе.

— Ну что же ты стушевался, милый? — Распутин подошел почти вплотную к Чигиреву и ладонью разгладил свою бороду.

— Да вот, как-то непривычно здесь, Григорий Ефимович, — промямлил Чигирев, с трудом заставив себя взглянуть в глаза «старцу».

— Что же необычного? — усмехнулся Распутин, внимательно разглядывая Чигирева, и вдруг замолчал, впившись глазами в гостя.

Несколько секунд длилась пауза, после чего Распутин вдруг широким жестом перекрестил Чигирева и проговорил, медленно растягивая слова:

— Нету в нем беса. И не было. Чист он. Хоть и в язычестве пребывал, но чище многих, кто кажное воскресенье в церкви поклоны бьет. Но человек сей не от мира сего.

— Что же значит сие, батюшка? — тихо спросила госпожа Пистолькорс.

— Выйдите все, — резко потребовал Распутин. — Меня с Сергеем оставьте.

Не проронив ни слова, женщины покинули комнату, прикрыв за собой дверь. Распутин медленно подошел к столу, взял стоявшую там бутылку и разлил из нее красное вино в два хрустальных бокала.

— Пей, — указал он Чигиреву на один из бокалов. — Мадера.

Историк подошел к столу, взял бокал и сделал несколько глотков. Вино показалось ему слишком сладким.

— Не видел я еще такого. — Распутин одним глотком осушил свой бокал. — Откуда ты?

— Издалека.

— Так и знал, что не скажешь, — проворчал Распутин после непродолжительной паузы. — Зачем пришел? На погибель или на спасение?

— На спасение, Григорий Ефимович.

— Говори, — потребовал Распутин.

— До революции осталось четыре года, — заплетающимся языком произнес Чигирев. — Погибнет вся императорская семья. Страна будет разрушена. На семьдесят с лишним лет в ней установится кровавый режим. Потом снова хаос. Из великой империи мы превратимся в отстающую страну на задворках цивилизации.

— Как предотвратить?

— Через полтора года начнется мировая война. Россия вместе с Англией и Францией выступит против Германии и Австрии. Это будет началом конца.

Распутин с силой запустил свой бокал в дальнюю стену, и тот разлетелся на множество осколков.

— Говорил я Папе, не надо с германцем воевать.

— Я знаю, Григорий Ефимович, что вы хотели предотвратить войну, но вам это не удалось. Теперь мы должны суметь. Это единственный способ предотвратить революцию.

— Так, стало быть, ты из будущего, — протянул Распутин. — По доброй воле сюда попал али нет?

— Не по доброй. Но раз уж здесь, то хочу предотвратить катастрофу.

Распутин нервно походил по комнате.

— То-то чую, не из этого ты мира. Дух от тебя не ангельский, не дьявольский, но и не нашенский. Чужой, — и вдруг вплотную подошел к Чигиреву: — скажи, меня убьют?

— Убьют, — чуть помедлив, ответил Чигирев. — Перед самой революцией. В декабре шестнадцатого

— Кто?

— Никто не узнает, — уверенно соврал Чигирев, — Вас просто найдут застреленным на улице.

— Это все они, родственнички императорские, — прорычал Распутин и снова заметался по комнате.

— Григорий Ефимович, — подал голос Чигирев, — я постараюсь вам помочь. Но и вы помогите стране. Если мы не предотвратим войну, погибнут десятки миллионов. Страна погибнет.

— Ты уверен, что если не будет войны, то и революции не случится? — остановился Распутин.

— Я уверен, что, если начнется война, революция неизбежна. Реформы, конечно, нужны будут в любом случае. Но если начнется война, и они окажутся бессмысленны.

— Надо, чтобы император чаяния народные сам слушал, а не через дворян правил, — воздел узловатый палец к потолку Распутин. — Чтобы болтуны эти думские власти не имели. Надо, чтобы правил государь не по воле толстосумов да худых советников, а глас одного лишь Бога слушал.

— Ну да, это конечно, — замялся Чигирев. — Но сейчас главное — предотвратить войну.

— Сам знаю. — Распутин пятерней взъерошил свои волосы. — Да как? Все императорские родственнички лишь о войне и говорят. Уломают они Папу, ой уломают.

— Надо придумать, Григорий Ефимович. Иначе всем нам не жить. Россию потеряем.

— И то верно. Ну да обмыслим еще. Нынче что-то я себя плохо чувствую. Ты завтра ко мне приди. Обговорим. Да почаще ко мне ходи. Нам с тобой много еще о чем поговорить надобно.

— Конечно, Григорий Ефимович, непременно приду. — Чигирев начал медленно отступать к выходу.

— Погодь, — окликнул его Распутин. — Тебе-то самому чего надо?

— Мне? Ничего.

— Ты при службе?

— Нет пока.

— Так не годится. В Петербурге все при службе быть должны. Ну-ка я тебе отпишу. Сам решишь, к кому с ентой бумаженцией идтить.

Распутин схватил листок бумаги, карандаш и принялся что-то писать, потом сунул свою писульку в нагрудный карман пиджака Чигирева и почти вытолкнул его в приемную:

— Ну, ступай, милый. Мне нынче одному побыть надобно. Завтра приходи. Господь с тобой.